Поучительные истории жизни людей

КАК ПРАВИЛЬНО ВОСПИТЫВАТЬ ДЕТЕЙ

Княжна Китти Мещерская

"...жила в роскоши. Она была аристократка. Все у неё было: дворец, драгоценности, платья, рояль... Она воспитывалась в пансионе для благородных девиц. Носила тугие корсеты - для осанки. Такие, что дышать трудно. Вставала в шесть утра и умывалась ледяной водой. Шла с девочками на молитву.

В спальне было двадцать девочек, у каждой - своя железная кроватка, хлипкая подушка, тонкое одеяльце; температура - десять градусов. Одежду надо было так сложить на стульчике, чтобы классная дама видела: чулки на месте! От холода иные девочки пытались в чулочках спать. Их наказывали: оставляли без обеда.

Ну, помолятся и идут завтракать: чай и хлеб с маслом. Все. Кормили мало; если кто тайком что-то съест, например, бутерброд родители принесут - наказывали.

Родители раз в неделю навещали. И общались при классной даме с девочкой.
А выходных не было; пели в хоре и молились.

И изучали хорошие манеры: доносить подло. Надо делиться, если разрешили лакомство получить от мамы с папой. Надо держать осанку и приседать в реверансе - тренироваться. Дорогое белье носить - вульгарно; белье должно быть просто чистым. А деньги лучше бедным отдать.

Княжна потом попала в подвалы Лубянки - и преспокойно в тюрьме выжила. А потом в войну служила в ПВО, бомбы зажигательные тушила. И ездила с концертами на фронт. И писала военные марши. И была замужем за лётчиком. И ещё три раза была замужем.
И прожила 91 год, без драгоценностей, дворцов, платьев - но с прекрасной осанкой. И с прекрасным аристократическим воспитанием: жаловаться нельзя, доносить нельзя, нужно делиться и при первой возможности - приседать. Тренироваться. Быть бодрым, не ныть и подавать пример другим.

Это и есть настоящее аристократическое воспитание, благодаря ему княжна выжила и все пережила. И даже ее медалью наградили за оборону Москвы. И дали хорошую пенсию, которой Китти делилась. Потому что надо делиться!

Так что ребёнка надо баловать, конечно. Но и воспитывать надо. Впереди жизнь; а жизнь редко балует, к сожалению. И иногда выжить позволяет только воспитание... Умение держать осанку."

Анна Кирьянова, писатель

Да уж!
Княжна нЕ чета современным деткам-мажорам.

У тех принципы обратные:
бери от жизни все!
Отбирай и отжимай, разделяй и властвуй! Живи в роскоши и бравируй этим, и плевать на "быдло"

Жил на свете человек, который не верил в Бога и не смущаясь рассказывал всем о своем отношении к религии и религиозным праздникам. Однако его жена верила в Бога и детей своих воспитывала в вере, несмотря на едкие выпады мужа. Однажды зимним вечером жена отправилась с детьми на службу в местную деревенскую церковь. Там должна была быть и проповедь о Рождестве Христовом. Жена попросила мужа пойти с ними, но он отказался.

«Вся эта история – чепуха! – сказал он. – С чего вдруг Богу понадобилось унижать Себя и являться на Землю в виде человека? Это же смешно!».
И вот жена и дети ушли, а он остался дома. Немного спустя поднялся сильный ветер и началась снежная буря. Человек поглядел в окно, но увидел лишь все застилающий снежный вихрь. Он уселся в кресло у камина и собрался провести так весь вечер. Вдруг он услышал громкий хлопок: что-то стукнуло в окно. Он подошел к окну, но ничего не смог разглядеть. Когда метель немного утихла, человек вышел на улицу посмотреть, что же это могло так стукнуть.

На поле возле дома он увидел стаю диких гусей. Видимо, они летели зимовать на юг, но попали в снежную бурю и не смогли лететь дальше. Они заблудились и оказались возле его фермы без еды и укрытия. Взмахивая крыльями, они летали низкими кругами над полем, ослепленные снегом. Видимо, это кто-то из гусей стукнул в его окно.
Человеку стало жалко этих бедных гусей, и он захотел им помочь. Он подумал, что сарай был бы подходящим для них местом. Там тепло и безопасно, они, конечно же, могли бы провести там ночь и переждать метель. Он прошел к сараю, широко открыл его двери и стал ждать, надеясь, что гуси, увидев, войдут туда.

Но гуси только кружились бесцельно и, казалось, не замечали дверей сарая или не понимали, для чего он нужен. Человек попробовал привлечь их внимание, но это только отпугивало гусей, и они отлетали все дальше. Тогда человек пошел в дом и вернулся с куском хлеба; он раскрошил его, сделав из хлебных крошек дорожку, ведущую к сараю. Но гуси и на это не поддались
Он был уже на грани отчаяния. Зашел сзади и попробовал погнать их к сараю, но гуси только еще больше испугались и стали разлетаться в стороны – в разные стороны, но только не к сараю. Ничего не могло заставить их отправиться в сарай, где им было бы тепло и безопасно.

«Почему же гуси не идут за мной? – воскликнул человек. – Неужели они не видят, что только здесь они смогут выжить в такую бурю?».
Он поразмыслил немного и понял, что они просто не хотят идти за человеком. «Вот если бы я был гусем, я бы мог их спасти», – сказал он вслух. Потом ему пришла в голову идея. Он вошел в сарай, взял одного из своих гусей и вынес его на руках в поле, подальше от кружившихся диких гусей.

Затем он выпустил своего гуся. Гусь пролетел сквозь стаю и вернулся прямиком в сарай – и один за другим все остальные гуси последовали за ним в спасительное укрытие.
Человек постоял тихо минутку, и вдруг у него в голове снова прозвучали те же слова, что он сказал несколько минут назад: «Вот если бы я был гусем, я бы мог их спасти!». А потом он вспомнил, что он сказал своей жене немного раньше. «С чего вдруг Бог захотел бы стать как мы? Это же смешно!».

И вдруг все стало понятно. Это как раз то, что Бог сделал. Мы были как эти гуси – слепые, заблудившиеся, погибающие. Бог отправил Своего Сына стать как мы, чтобы Он мог показать нам путь и спасти нас.
Когда ветер и слепящий снег стали стихать, душа его тоже затихла и умиротворилась этой прекрасной мыслью. Внезапно он понял, зачем пришел Христос. Годы сомнения и неверия исчезли вместе с прошедшим бураном. Он упал в снег на колени и произнес свою первую в жизни молитву:

«Спасибо Тебе, Господи, за то, что Ты пришел в виде человека, чтобы вывести меня из бури!».

Автор: Павел Платонов

Кто-то из древних христианских аскетов сказал, что Бог будет судить человека внутреннего, а не внешнего. И это внутреннее должно быть в человеке, во-первых, богатым, а во-вторых – правильным.

Вся наша жизнь, от рождения и до смерти, – это приобретение внутреннего путем переработки внешнего. Мы все в непрестанном режиме производим огромную работу во внешней (по отношению к нам как личностям) среде: куда-то идем; с кем-то коммуницируем; пишем; читаем; смотрим; рисуем; слушаем; изобретаем; воспитываем; учимся; сажаем; выращиваем; уничтожаем; завоевываем; выхаживаем; лечим; заботимся; и так далее, до бесконечности…

В результате этой внешней работы внутри нашей личности (в сердце, душе или разуме – без разницы) оседают и накапливаются различные слои: эмоциональный, культурный, интеллектуальный, душевный и духовный.

Эти слои формируют ценность нашей бессмертной личности.

Но у разных людей накопление внутренних слоев происходит с разной скоростью. И отсюда возникает такой эффект, когда мы, допустим, видим очень деятельного человека, но при близком столкновении и рассмотрении выясняется, что этот человек совершенно «пустой». И наоборот – какая-нибудь «серая мышка» оказывается очень глубоким человеком.

Разность накопления внутреннего – это тема другой статьи. А в этой мы поговорим о том, зачем нам, собственно говоря, нужно это внутреннее. Какой в нем смысл? И не является ли это приобретением ради приобретения?

Все наши внутренние слои пригождаются нам как в земной жизни, так и в жизни после смерти. Рассмотрим по отдельности эти жизни и те ситуации, в которых нам пригождается наше внутреннее.

ЗЕМНАЯ ЖИЗНЬ

Здесь у нас есть время на приобретение внутренних слоев и время на их расходование, примерно так же, как мы расходуем накопившийся заряд аккумуляторов.

Пример. Мой сосед по даче Владимир Иванович – очень деятельный человек. Всю жизнь был строителем; выйдя на пенсию, купил дачу и начал с огромной энергией ее преобразовывать. Работал на даче Владимир Иванович много, качественно и с толком. Его дача – это шедевр ландшафтно-паркового дизайна!

Семь лет Владимир Иванович вылизывал и совершенствовал свой участок и дом на нем. Семь лет он производил огромное количество работы во внешней среде.

Пока не случился легкий инсульт...

Теперь Владимиру Ивановичу нельзя работать, нельзя наклоняться, поднимать более пяти килограммов, водить машину, пить спиртное, кофе, крепкий чай – короче говоря, ему ничего нельзя, кроме как дышать и беспристрастно смотреть на окружающий мир. И вот сидит он на даче, смотрит все свои творения рук своих, и… ему очень скучно и бессмысленно. Куда себя девать, если ты не можешь перерабатывать внешнюю среду (которая так требует переработки и усовершенствования)?

Болезнь отсекла у Владимира Ивановича возможность внешней деятельности и оставила его сам на сам с его внутренним миром – с внутренними слоями его души и разума. И он был к этому не готов. Его внутренний мир оказался недостаточно глубок, чтобы жить только им.

Это обрушило дух Владимира Ивановича в депрессию и уныние.

Таких случаев миллионы. Каждый, доживший до старости или болезни, ограничивающей внешнюю деятельность, наконец-то сталкивается со своим внутренним миром, из которого он должен черпать мотивацию к жизни. Но черпать бывает порой просто нечего. И тогда возникает маразм.

Это когда человек за свою жизнь накопил только эмоциональный слой. И оказавшись немощным, он начинает жить былыми воспоминаниями, гонять их по кругу, пытаться ими делиться с окружающими… Но они никому из окружающих не интересны, потому что примитивны и неглубоки. И с каждым таким кругом происходит отрыв от реальности. Маразм крепчает.

Мы все видели такие ситуации. И мы понимаем, что мы ничем не можем помочь этому человеку. Ибо время накопления внутреннего безвозвратно ушло!

Но рецепт есть. Это развитие и накопление духовного слоя души.

Этот слой можно начать накапливать практически с любого возраста. Никогда не поздно.

Богомыслие и христоцентричность ума – так называется этот слой. А если к нему присоединить еще и искреннюю молитву, то мы открываем дверь своей души для вхождения туда Бога и для Его «хирургического» вмешательства в наши внутренние слои.

Но на это способны далеко не все люди. Многие об этом просто не знают, а те, которые знают, не всегда об этом задумываются. Потому что для этого надо иметь соответствующую мотивацию души. Надо искать истину ради Истины. Надо любить истину ради любви к Истине.

Не у всех есть такая мотивация. Даже у церковных людей она (именно такая) порой отсутствует.

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ

Помните евангельскую притчу о царском пире (Мф. 22:1–14)? Там есть такие слова:

«…Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде? Он же молчал. Тогда сказал царь слугам: связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов…»

Мало того что на этот пир не все пришли, но и среди тех, кто пришел, оказались такие, которые не согласились оставить в прошлом свои регалии, статусы и заслуги…

Нас всех пригласят на этот Пир. И если мы придем, то нам надо будет отринуть все внешнее, чтобы иметь право там остаться.

Разберем ситуацию подробней.

«Брачные одежды» – это не блистательные наряды, нет. Это прежде всего новая природа человека по образу воскресшего Христа, которую Христос дарит пришедшим на пир. Это новые свойства плоти, качество которых зависит от человека-внутреннего, сформировавшегося на земле благодаря внешней деятельности.

Наверное, с точки зрения человека-внешнего «одежды брачные» не столь респектабельны, как расшитые золотом земные мундиры и украшенные бриллиантами брендовые платья светских львиц.

«Брачные одежды» позволяют всем забыть о прошлых земных достоинствах и статусах. Они позволяют всем общаться наравне, с равной любовью и уважением – генералу с бомжом, разбойнику с надзирателем, директору с грузчиком и т.д…

Земная жизнь становится как бы лишь воспоминанием – как давно прошедший сон… Мало ли кем они были в этом «сне»? Это сейчас уже не важно. Это достойно лишь легкой иронии и воспоминаний. Началась жизнь будущего века, о которой так чаяли!

Но вот появится на пиру человек, который откажется надеть праздничную «одежду» для пира… Почему?

Многие толкователи пишут, что он будет сидеть в своей грязной и обветшалой одежде. Я с этим не совсем согласен. Ну какой бомж не согласится поменять свое старое рванье на новые одежды? Скорей всего, этот человек придет на пир в своем лучшем костюме, который будет свидетельствовать о высоте земного статуса и заслугах этого человека, – этакий роскошный «павлиний хвост», от которого очень трудно отказаться человеку-внешнему.

На входе слуги предложат ему поменять этот костюм на более скромный с виду, но более функциональный по внутренней сути «комбинезон» одежд брачных, на новую природу человеческой плоти и духа… Но! Этот человек откажется.

«…друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде? Он же молчал».

Бог называет этого человека другом? Да. Потому что, во-первых, у Бога нет врагов. А во-вторых, Бог прекрасно понимает, что этот человек просто не осознает, где находится: продолжает жить прошлым и внешним.

«Он же молчал» – потому что ему было неудобно признаться в том, что он отказался от одежд, предложенных Царем, что он эти одежды считает так себе – не сильно престижными в сравнении со своим мундиром, который отражает все его достижения.

«…возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов…»

Тьма внешняя. О ней не сказано, что это ад и что там есть черти. Также не сказано о том, что человек помещается туда на веки вечные. Что это за место такое?

Это место, где нет никакой внешней деятельности. Она там просто невозможна. Да и не нужна. Это не материальный мир, где надо что-то преобразовывать. Там нет ни голода, ни холода. Там нет других опасностей, типа болезней или убийств. Там нет ничего! Кроме связанных по рукам и ногам душ, которым ничего не грозит и которым нечем заняться. И от этого стоит плач.

А скрежет зубов стоит от того, что каждый пытается рассказать каждому о величии своего земного положения. Но никто его не слушает, потому что занят тем же. И доказать свой «ах какой важный статус» ближнему никак не удается. Удается лишь нарваться на насмешки и троллинг.

Как тут не взвыть и не заскрежетать зубами?

Является ли «тьма внешняя» наказанием? Скорее лечебницей.

Бог создал человека не для того, чтобы его наказать или погубить, а для того, чтобы воспитать из человека Себе подобного в конечном итоге. И для этого у Бога есть мудрость, любовь, терпение и целая вечность.

Поэтому во тьме внешней людские души, насытившись взаимным хвастовством, и устав от него, и поняв его бесперспективность, постепенно начнут созревать для того, чтобы оставить все свои внешние достижения и статусы. В конце концов им придется обратиться внутрь своей души. Понять, что там очень мелко, и начать взывать к Богу, чтобы Он вновь позвал их на пир. Понять, что они готовы уже прийти туда без одежд и принять одежды, которые им уготовал Бог…

Путь от внешнего к внутреннему у многих окажется очень долгим и длинным. Лучше этот путь пройти на земле. Здесь легче и быстрей. Но для этого надо стать на путь богомыслия, христоцентричности ума и искренней молитвы.

А в свою очередь для этого надо заиметь в душе верную мотивацию – полюбить Истину ради Истины и начать Её искать! С этого начинается путь правильных приобретений внутреннего человека.

Марк Катон, римский сенатор, выучил греческий язык в 80 лет.

Сократ только в возрасте 70 лет научился играть на многих музыкальных инструментах и успел овладеть этим искусством в совершенстве.

Микеланджело создал свои самые значительные полотна в возрасте 80 лет.

В 80 лет Гете закончил своего «Фауста».

Немецкий историк Леопольд Ранке свою «Мировую историю» закончил в 91 год.

Исаак Ньютон еще в 85 лет был занят неутомимой деятельностью.

Лев Толстой в 82 года управлялся на поле с косой так, что за ним не могли угнаться молодые косцы. Седобородый автор «Войны и мира» в эти почтенные лета катался на коньках, ездил на велосипеде, скакал на лошади и приседал пистолетиком (на одной ноге) более 40 раз!

Композитор и дирижер Игорь Стравинский творил до 88 лет.

Поэт Беранже работал до 77 лет.
Лев Толстой - до 82,
Виктор Гюго - до 83;
академик Иван Павлов - до 87,
древнегреческий драматург Софокл - до 90 лет

Философы Диоген и Демокрит, художники Тициан и
Микеланджело проявляли творческую активность, перейдя рубеж восьмидесятилетия;

Бернард Шоу творил до 94 лет...

Кстати, не так давно американские ученые, совместно со своими европейскими коллегами, обнародовали сенсационное открытие:
оказывается, человеческий мозг развивается не до 25-30 лет, как считалось ранее, а до 50 лет. Более того, если человек продолжает заниматься активной мыслительной деятельностью, то старение мозга почти не происходит!

К чему все это ?
Только к одному:
нет такой болезни «старость», а есть только неверные психологические УСТАНОВКИ .
«Не верьте всему, что слышите, - даже если это раздается в вашей собственной голове», - советует известный психиатр Дэниел Эймен.
Все самые большие барьеры и препятствия в нашей жизни находятся внутри нас.
Сломайте их!
Наша душа, наши внутренние силы не имеют возраста.
Пока мы живы, у нас все еще остается шанс подняться выше - взять хотя бы еще одну высоту на пути нашего духовного восхождения.
Не ждите лучших времен - лучшее время может быть только одно.
Оно называется "СЕЙЧАС"!

В Москве жил один «генерал», он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал». Он
делал свое дело в высшей степени серьезно и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался пред каждым, каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал почти никогда никому, звал их всех «голубчиками». Он давал деньги, присылал необходимые вещи — портянки, подвертки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки и оделял ими каждого грамотного, с полным убеждением, что они будут их дорогой читать и что грамотный прочтет неграмотному. Про преступление он редко расспрашивал, разве выслушивал, если преступник сам начинал говорить. Все преступники у него были на равной ноге, различия не было. Он говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца. Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с ребенком на руках, он подходил, ласкал ребенка, пощелкивал ему пальцами, чтобы тот засмеялся. Так поступал он множество лет, до самой смерти; дошло до того, что его знали по всей России и по всей Сибири, то есть все преступники.

Мне рассказы вал один бывший в Сибири, что он сам был свидетелем, как самые закоренелые преступники вспоминали про генерала, а между тем, посещая партии, генерал редко мог раздать более двадцати копеек на брата." ...

Этого генерала звали Фёдор Петрович Гааз. Святой доктор. Человек бесконечной доброты. Немец по происхождению, он большую часть своей жизни прожил в России. Приехал сюда в качестве личного врача одного из русских вельмож, и остался на всю жизнь. В Отечественную войну 1812 года он служил хирургом в армии Кутузова. До этого успел исследовать на Кавказе минеральные источники и написал об этом книгу.

Позже, став главным врачом московских тюремных больниц и членом московского тюремного комитета, он всю свою жизнь посвятил облегчению участи заключённых и ссыльных. Вериги, которыми сковывали в те годы каждого каторжанина, весили без малого пуд - 16 килограмм. Гааз добился замены прежних пудовых кандалов на облегченные, которые сам разработал, на себе испытал, которые в половину были легче и имели кожаные или суконные подкладки, которые хоть как-то прикрывали металл от соприкосновения с телом.

По его инициативе в кандалы перестали заковывать стариков, а заболевших освобождали от оков на время болезни. В московских тюрьмах при отправлении каторжных перестали их приковывать дюжинами к одному стальному пруту. Был в те годы такой способ бороться с побегами - приковывали по шесть человек с каждой стороны к здоровенной железной палке и отправляли пешком в Сибирь. При этом если человек ослабевал в дороге, а то и отдавал Богу душу, то мёртвых и больных приходилось остальным нести на себе, пока не появится на пути кузня, чтобы снять оковы.

На свои собственные средства доктор Гааз снабжал лекарствами тех больных, коим не помогали родственники с воли, а также добился открытия больницы и школы для детей заключённых. Он собирал для заключённых одежду, холстину на обмотки и портянки, теплые вещи, а также духовную литературу. Раздавал собранное перед отправкой этапа в каторгу или отправлял за свой счёт в Сибирь. Доктор считал, что многие из преступников стали таковыми в результате отсутствия у них религиозного и нравственного самосознания. Поэтому всегда среди вещей были книги религиозного просвещения и азбуки, чтобы могли обучаться грамоте неграмотные, а также дети арестантов. Приехав в Россию, Гааз, благодаря своей частной практике среди богатых пациентов, стал состоятельным человеком. У него был собственный дом на Кузнецком мосту, довольно большое имение - деревенька и суконный заводик. Всё своё состояние он потратил на благотворительность.

Когда личные сбережения закончились, с молотка пришлось продать имение. Но и это не спасло положения. Доктор стал банкротом. В убогой каморке, заваленной книгами, в которой он доживал абсолютно одинокую жизнь, он и скончался в 1853 году.

Похоронили его на Введенском кладбище.

Ограду могильную увенчали те самые кандалы, а на надгробном камне вместо эпитафии начертали призыв апостола Павла: "Спешите делать добро!"

Две маленькие сестрички, прослушав библейскую историю об изгнании Адама и Евы из рая, сказали папе:
- Папа, если бы мы с Леной были в раю, то ни за что бы не съели плод познания добра и зла. Ведь Бог не разрешил его трогать, правда, папа?
- Правда, - улыбнулся отец и уложил детей спать. На утро папа встал раньше всех, поймал во дворе воробья и посадил его в непрозрачную кастрюльку.

Разбудив девочек, он показал им кастрюльку, которую поставил на подоконник отрытого окна в кухне и сказал:
- Пожалуйста, не снимайте крышку с этой кастрюльки, пока я не приду с работы. Когда я вернусь, то сам покажу вам сюрприз, который там находится. Если будете послушны, куплю вам новую игру.
Папа ушёл с мамой на работу, а ребятишки остались дома одни. Всеми силами пытались они себя отвлечь от кастрюльки, стоящей на кухне. Они давно переиграли во все игры, какие знали, но любопытство не давало им покоя – очень хотелось заглянуть в кастрюльку. В конце концов, старшенькая Маша уговорила сестричку Лену, которая ещё боялась, что папа будет ругаться, заглянуть в кастрюльку.
- Мы только одним глазком глянем и закроем, - сказала она. Папа даже не узнает.
Но как только Леночка приподняла крышку, воробушек вылетел в окно. Испугавшись, девочки захлопнули пустую уже кастрюльку.

Вечером вернулся папа, и увидев, что кастрюлька пуста, сказал:
- Ну что, маленькие Евы, - не выдержали, выпустили птичку. Вот так и Ева не удержалась, чтобы не попробовать плод познания добра и зла.
- Папа, что это было за дерево такое, и почему с него нельзя было кушать, спросила Маша. - Дерево было обычным, и плоды съедобными, но, нарушив запрет Бога, первые люди сами как бы выбрали зло вместо добра, потому, что всякое зло начинается с непослушания, а с послушания всё доброе, чему бы научил Бог первых людей, когда они были послушны. Этот воробушек был для вас сегодня деревом добра и зла, и вы тоже не послушались меня. Испытание Адама и Евы оказалось вам не по силам.

Русский классик более 100 лет назад написал письмо своему брату, талантливому художнику, но слабохарактерному и страдающему от беспробудного пьянства.

Антон Павлович Чехов, зная слабости своего брата, всегда и переживал за него, расстраивался из-за наплевательского отношения брата к своему дару. У него вышло эмоциональное, откровенное письмо, которое непременно нужно прочитать и нам.

Великий классик нашей литературы способен научить нас большему, чему не успел научить в своих книгах.

МОСКВА, 1886.
Ты часто жаловался мне, что тебя «не понимают!». На это даже Гёте и Ньютон не жаловались... Тебя отлично понимают... Если же ты сам себя не понимаешь, то это не вина других...

Уверяю тебя, что, как брат и близкий к тебе человек, я тебя понимаю и от всей души тебе сочувствую... Все твои хорошие качества я знаю, как свои пять пальцев, ценю их и отношусь к ним с самым глубоким уважением. Я, если хочешь, в доказательство того, что понимаю тебя, могу даже перечислить эти качества. По-моему, ты добр до тряпичности, великодушен, не эгоист, делишься последней копейкой, искренен; ты чужд зависти и ненависти, простодушен, жалеешь людей и животных, не ехиден, незлопамятен, доверчив... Ты одарён свыше тем, чего нет у других: у тебя талант. Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, ибо на земле один художник приходится только на 2 000 000...

Талант ставит тебя в обособленное положение: будь ты жабой или тарантулом, то и тогда бы тебя уважали, ибо таланту всё прощается. Недостаток же у тебя только один. В нем и твоя ложная почва, и твое горе, и твой катар кишок. Это — твоя крайняя невоспитанность. Извини, пожалуйста, но veritas magis amicitiae... Дело в том, что жизнь имеет свои условия... Чтобы чувствовать себя в своей тарелке в интеллигентной среде, чтобы не быть среди неё чужим и самому не тяготиться ею, нужно быть известным образом воспитанным... Талант занес тебя в эту среду, ты принадлежишь ей, но... тебя тянет от неё, и тебе приходится балансировать между культурной публикой и жильцами vis-a-vis. Сказывается плоть мещанская, выросшая на розгах, у рейнскового погреба, на подачках. Победить её трудно, ужасно трудно.

Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетворять следующим условиям:

1) Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы... Они не бунтуют из-за молотка или пропавшей резинки; живя с кем-нибудь, они не делают из этого одолжения, а уходя, не говорят: с вами жить нельзя! Они прощают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и остроты, и присутствие в их жилье посторонних...

2) Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом...

3) Они уважают чужую собственность, а потому и платят долги.

4) Они чистосердечны и боятся лжи как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице так же, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии... Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают... Из уважения к чужим ушам они чаще молчат.

5) Они не уничижают себя с той целью, чтобы вызвать в другом сочувствие и помощь. Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в ответ им вздыхали и нянчились с ними. Они не говорят: меня не понимают!..

6) Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые бриллианты, как знакомство со знаменитостями, восторг встречного в Salon’e, известность по портерным...

7) Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой...

Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплёванному полу, питаться из керосинки.....

И т.д. Таковы воспитанные... Чтобы воспитаться и не стоять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно прочесть только Пиквика и вызубрить монолог из Фауста. Недостаточно сесть на извозчика и поехать на Якиманку, чтобы через неделю удрать оттуда...

Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля... Тут дорог каждый час... Поездки на Якиманку и обратно не помогут. Надо смело плюнуть и резко рвануть... Иди к нам, разбей графин с водкой и ложись читать... хотя бы Тургенева, которого ты не читал..."

Сильно!....
"После ликвидации одного из нацистских концентрационных лагерей американскими войсками в бараке нашли кусок оберточной бумаги, на которой была записана молитва; я вам передам сущность ее. Там говорилось: «Господи, когда Ты придешь во славе, вспомни не только людей доброй воли, вспомни и людей злой воли. Но вспомни тогда не их жестокость, насилие, грубость. Вспомни плоды, которые мы принесли благодаря тому, что творили они. Вспомни терпение одних, мужество других, чувство товарищества, смирение, величие духа, верность, которую они пробудили в нас. И пусть, Господи, плоды, которые мы принесли, послужат когда-то их искуплению»...

Митрополит Антоний Сурожский

"Есть у нас бабушка одна в доме, что не день собирает продуктов рюкзак и идет раздавать людям. Так доходится, что в некоторые дни идет согнувшись пополам, но все равно каждый день опять собирается, и тем кто пытается её увещевать остаться в квартире говорит: "Как же, они же целый день ничего не ели". Идет она, и всем кто на пути ей встречается угощает, заходит и к охранникам на посты предприятий, вообщем как сложится путь. Дочь её считает ненормальной. В больницу на месяц помещала. Бабушка возвращается и за своё : "Пока живу, буду ходить!". Себе оставляет самое малое - пару кусочков хлеба, чай, яиц да пару конфет". А рюкзак несет людям полный. Лучший хлеб покупает в магазине, конфеты, сыры, творог, пирожки печет.
Иногда страшно за неё, ночь, хлещет дождь, а она идет согнувшись почти не видя дороги. Но тут откуда не возьмись возникают рядом с ней другие люди, то администратор мастерской идет провожать ей домой, то выскочит провожать её парень ей : "из окна увидел и побежал проводить" Говорит :"Такси ей хотел взять, да сказала, что рядом живет, минут двадцать, вот я и пошел с ней". Дождь хлещет, он в футболке, мокрый, но на душе радость какая-то и у меня и всех кто видит это. Словно поле доброты окутывает наш район.
И вот подумалось, так нас Господь и проверяет, через чьи -то немощи, через чьи-то преодоления себя, через чьи то подвиги и порывы добра каждого дня. "

(С) К.Нероли

Говорят, что однажды к Сергею Петровичу Боткину (выдающемуся русскому терапевту) обратился богатый купец, страдающий сахарным диабетом, ожирением и гипертонической болезнью. Он предложил большие деньги известному профессору, однако Боткин ответил, что возьмется за лечение только при одном условии: если тот босиком, взяв только котомку с хлебом, странником, без копейки денег, отправится пешком в Одессу, где и начнется лечение. Если же условие будет нарушено, врач откажется от лечения.

Купец был ошарашен услышанным. Но поскольку у него не было иного выхода (все его недуги считались неизлечимыми), ему оставалось лишь согласиться и отправиться в путь. По дороге в Одессу он просил подаяние, останавливался на ночлег в деревнях, питался чем Бог послал, прошел более 2 000 километров и, в конце концов, достиг цели своего пути в надежде на помощь известного доктора. Боткин осмотрел его и спросил, зачем тот явился, если является совершенно здоровым человеком. Купец удивился. Однако ни признаков ожирения, ни диабета, ни гипертонической болезни у него уже не было.

Я однажды был на шоу Дэвида Копперфильда в Лас Вегасе. И я думал, что там будут всякие такие фокусы, перемещения, магия, всё такое…
И я был приятно удивлён, когда вышел этот человек и сказал: «Мой дедушка родом из Одессы. И он меня садил к себе на колени и говорил: «Если ты будешь верить в невозможное, тогда бы будешь победителем». И я помню эту заповедь моего деда до сих пор». И Копперфильд начал говорить о вере!
О вере!
Он очень убеждённо сказал: «Вера – это основа всех основ!»

Он вызвал несколько женщин на сцену и спросил их о том, что они коллекционируют. Каждая ответила ему. А он потом сказал: «А я коллекционирую все качества, которые относятся к вере».
И тут вдруг сверху опускается какой-то квадрат, и на нём на ниточках висят бумажки со словами: «терпение», «усердие»... и всякие другие обозначения того, что влияет на веру.
И он прокомментировал: «Вот это моя коллекция, и я до сих пор верю в сверхъестественное!»
Потом сказал: «Я думаю, что и каждый из вас верит. И у каждого из вас есть вера! А теперь поднимите руку». Все подняли руки, на которых у каждого на специальном браслете, выданном при входе на шоу, высветилось слово «FAITH». То есть «ВЕРА».
Это было так интересно!

И вот, к чему я веду. Он показал фотографию Освенцима. Концлагерь. Невероятные, чудовищные условия, газовые камеры и изнуряющий бессмысленный труд!
И Копперфильд сказал: «Многие люди там умирали задолго до того, как их убивали…
Но была одна маленькая девочка, которая твердила: «Я обязательно освобожусь! Я не умру, я обязательно освобожусь…» И представьте, она осталась жива!»

Для меня было так странно: придти на сеанс Копперфильда и вдруг услышать проповедь о вере.
Конечно, это лучше, чем прийти в церковь на служение и увидеть сеанс Копперфильда...

И он рассказал о той девочке: «Она каждое утро пятерым или десятерым людям вокруг говорила, что «будет освобождение! И я буду жить. И я переживу эти чудовищные испытания!» И повторяла, и повторяла: «Я переживу эти чудовищные испытания!»

Мечта − она словно птица в клетке. Она бьётся, и эту птицу так легко можно убить. Её можно отравить и уничтожить. Но помоги этой птице вылететь из этой клетки!

И вот, когда заканчивалась война и пришли войска освободителей, в числе первых освобождённых из Освенцима пленников была та девочка.
Копперфильд показал фотографию той девочки и сказал, что теперь она живёт в Нью-Йорке и написала книгу о том, как защитить свою мечту.

Мы вправе позволить кому-то уничтожить свою мечту. Но мы также вправе её защитить.

Библия говорит: «Каждый праведник своей верою жив будет».
Да, мечта – это вера! И именно она раскрывает горизонты.
И как та девочка, которая, находясь в концлагере, не видела заборы из колючей проволоки, но она видела горизонты другой страны, свободной страны, где она бы могла жить счастливо.

Даже, если ты серьёзно болен, тебе никто не помешает мечтать. И видеть свою судьбу намного дальше, чем стены больничной палаты.
Даже если ты оказался в кругу каких-то отморозков, тебе никто не помешает мечтать о жизни в кругу порядочных, благородных, чистых людей, с которыми ты сможешь достичь своей великой цели.

И потом Копперфильд сделал фокус: взяв какую-то салфетку, сложил её в виде бабочки − и вдруг эта салфетка взлетела настоящей бабочкой!
И он сказал: «Вера, мечта, поможет тебе превратить клочок бумаги в бабочку, и эта бабочка − вера, которая поможет тебе взлететь над обстоятельствами…»

Я чуть не заплакал, когда смотрел на фото девочки в концлагере и затем на фото солидной дамы, которая живёт в Нью-Йорке в особнячке. Вот, мечта позволила ей из Освенцима «перелететь» в Нью-Йорк!
Это на самом деле − серьёзный вызов для каждого из нас.

Найдено в интернете..
На одной из лекций профессор представил нам новенькую. В этот момент я почувствовала легкое прикосновение к плечу. Оглянувшись, я увидела маленькую сухонькую старушку, улыбающуюся мне так открыто, что невольно улыбка озарила и мое лицо.

— Привет, красавица, меня зовут Роуз, и мне 87 лет, — сказала она. — Могу я присесть рядом?
Я заулыбалась и подвинулась, чтобы уступить ей место.
— Конечно, присаживайтесь. Могу я узнать, что привело вас в университет в столь невинном возрасте? — мне вдруг захотелось шутить.
— Я здесь, чтобы встретить богатого мужа и нарожать ему кучу детей, — подмигнув мне, улыбнулась старушка.
— А если серьезно? — Роуз нравилась мне все больше и больше.
— А если серьезно... Я всегда хотела получить высшее образование, и вот я здесь, — ответила Роуз.

После лекций мы отправились в студенческую столовую и вместе пообедали. С этого дня мы на протяжении трех месяцев обедали вместе. Роуз стала душой компании почти всех студенческих тусовок. Все студенты охотно общались с ней, ни разу не высказав своей неприязни.

В конце семестра мы пригласили ее произнести речь на выпускном вечере. Когда она шла к трибуне, листочки с речью выпали из ее рук. Смутившись, Роуз пыталась подобрать их, но собрала далеко не все.

— Прошу прощения, я стала такой рассеянной.
— Я уже не соберу свои шпаргалки, поэтому позвольте просто сказать мне, что я думаю.

Пока затихал смех, она прокашлялась и начала свою речь:
— Мы перестаем играть, потому что мы взрослеем. Мы взрослеем, потому что перестаем играть. Есть всего четыре секрета молодости, счастья и успеха. Вы должны улыбаться и каждый день находить что-то смешное в жизни. Вам необходима мечта. Когда вы перестаете мечтать — вы умираете. Вокруг нас столько людей, которые уже мертвы, но они даже не догадываются об этом! Есть огромная разница между старением и взрослением. Если вам 19 лет и вы целый год валяетесь на диване и ничего не делаете — вам станет 20. Если я проваляюсь на диване целый год и ничего не буду делать — мне исполнится 88. Нет ничего сложного в том, чтобы стать старше. Нам не нужен талант или дар, для того чтобы постареть. Дар в том, чтобы открыть новые возможности для себя в переменах. Не жалейте ни о чем! Старые люди обычно не сожалеют о сделанном, они скорбят о том, чего они не успели сделать. А боятся смерти только те, в ком слишком много сожаления.

Закончив свою речь фразой «С уважением, Роуз», старушка вернулась на свое место. Мы все молчали, переваривая услышанное.

Через год Роуз получила высшее образование, о котором она так долго мечтала. А еще через неделю она тихо умерла во сне. Более двух тысяч студентов пришли на ее похороны в память о том, что эта маленькая светлая женщина на своем примере показала, что никогда не поздно стать тем, кем вы хотите быть.

Нет ничего сложного в том, чтобы стать старше.

Cтарение неизбежно. Взросление выборочно.

Эту историю должен почитать КАЖДЫЙ христианин, чтобы понять каким образом работает настоящая Библейская вера, которая ВСЕГДА приносит результаты, независимо от того, насколько сложная ситуация.

Кент Хейгин, 1933 год.

В возрасте 15 лет, всего за четыре месяца до моего шестнадцатилетия, я оказался прикованным к постели. На консилиум собралось пятеро врачей, включая специалиста из клиники Мейо. Врачи заявили, что специалист из Мейо был лучшим врачом Америки, и если он сказал, что мое состояние безнадежное, то, значит, так одно и было.
Все доктора согласились с этими выводами. Они сказали, что надежды для меня нет, у меня не было ни единого шанса из миллиона, что я останусь жив.
В соответствии с уровнем медицинских знаний того времени, с моим диагнозом пережить шестнадцатилетний возраст было невозможно.

Однажды я услышал, как кто-то стучится к нам в дверь. Дверь открыли, и через минуту я услышал голос посетителя. Это был пастор моей тети. Мое сердце готово было выскочить из груди от радости, потому что я думал, что смогу спросить его о том, что же означали те стихи из Писания. Конечно, он знает ответ на мои вопросы, и сможет рассеять мое недоумение.

Пастор вошел один.
Паралич отчасти затронул мое горло и язык, и я не мог говорить отчетливо, как мне хотелось бы.
Я пошевелил губами, пытаясь сказать что-нибудь. Я пытался произнести его имя. Я хотел попросить его достать мою Библию и открыть на Евангелии от Марка 11:24 и объяснить, что значит этот стих. Но я не мог выдавить из себя нужные слова. Я просто заикался. Я не мог произнести ни одного слова.

Он погладил мою руку и протяжно, профессионально благочестивым голосом сказал мне: «Будь терпеливым, мой мальчик. Через несколько дней ВСЕ кончится».

Затем он отпустил мою руку и вышел.
Этот пастор со мной не молился, но когда он вышел в гостиную, он стал молиться с моей семьей. По какой-то причине я все прекрасно слышал, каждое сказанное им слово, хотя молился он не очень громко.
Он сказал: «Небесный Отец, мы просим Тебя благословить этих драгоценных бабушку и дедушку, которые скоро лишатся своего внука. Подготовь их сердца к темному часу, который вскоре наступит в их жизни».

Планирование моих похорон.

После ухода проповедника ко мне в комнату вошла бабушка и спросила, согласен ли я на то, чтобы этот проповедник проповедовал на моих похоронах, поскольку он был единственным, кто пришел навестить меня. Я согласился.
Затем бабушка спросила, какие песни мне хотелось бы слышать на своих похоронах. Я сказал, что у меня нет особо любимых песнопений. Пусть поют, что хотят. Она предложила две–три песни, и я согласился. Затем бабушка попросила моего согласия на кандидатуры людей, которые должны были нести мой гроб. Она назвала несколько имен, и я не возражал. Моя мама спросила относительно места захоронения, и я согласился и с этим. Потом они вышли из комнаты. И хотя солнце за окном светило по-прежнему ярко, в моей комнате, казалось, стало мрачно и темно.

Все это так сильно подействовало на меня, что я в течение месяца пролежал в постели без движения. Но через тридцать дней я снова стал читать Библию. Я никак не мог забыть Марка 11:24: «Потому говорю вам: все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам».

Я сказал Господу, что я собираюсь жить, а не умирать. «Если я не встану с этой постели, тогда Библия не говорит правды, и я попрошу, чтобы ее выбросили в мусорное ведро». Я был настроен очень серьезно.

Я решительно намеревался встать с постели, но по-прежнему не знал, как действовать по вере в этот стих из писания. Человек может плакать, молиться и делать, что угодно, но если у него нет веры или если он не знает, как задействовать веру, он останется прежним. Иисус не говорил нам просто молиться. Ключевое слово в отрывке из Евангелия от Марка – ВЕРЬТЕ.

Чувства против веры.

В то время я не понимал до конца, что такое вера. Я молился и молился, но не видел никаких результатов. Я был уверен, что Бог слышит меня, и внутри чувствовал уверенность в том, что Он меня слышит, однако, мое сердце по-прежнему не было здоровым.
Тогда я не знал, что мы должны ходить верой, а не видением. Нам нужно стоять на обетованиях Божьего Слова и не смотреть на обстоятельства, окружающие нас.

Мне казалось, что я не продвигаюсь вперед, и однажды я сказал: «Господь, я думал, Ты исцелишь меня». Я был совершенно уверен, что Он меня слышит, но я не почувствовал себя лучше.

Теперь я знаю, что хорошее самочувствие после молитвы к Богу не может служить признаком того, что Бог услышал тебя. Точно так же плохое самочувствие
после молитвы не является признаком того, что Бог тебя не слышит.
Нельзя полагаться на чувства. Нам нужно обратиться к тому, что говорит Божье Слово об этом. В течение долгих месяцев я с трудом шел к этой истине.

Прошли январь и февраль, а я все так же был прикован к постели. Прошли март, апрель, май, июнь и июль. Дьявол, должно быть, говорил, что у меня ничего не получится, но я продолжал исповедовать свою веру и не собирался сдаваться. Я продолжал говорить Господу, что держусь своей надежды, что стою на Его Слове, и Его Слово исполнится в моей жизни!

Наконец, я увидел, что я веду себя неправильно. На самом деле я не верил в то, что говорило Божье Слово. Я имел веру в своем разуме, но сердцем не верил и не действовал в соответствии с верой, которую должен был иметь в сердце.
Я понял, что в течение месяцев я надеялся, что мне постепенно станет лучше. Я молился с надеждой, а не с верой, но так у меня ничего не может получиться.
Я осознал, что моя вера была основана не на том, что говорит Божье Слово, но на том, что я мог видеть и чувствовать. Я чувствовал, что мое сердце по-прежнему было больным. Я часто смотрел на свои руки и ноги и начинал плакать, потому что ничего в моем теле не менялось. Я верил только в то, что видели мои физические глаза.

Я долго боролся со стихом из Евангелия от Марка, но лучше мне не становилось. Я обратился к Господу: «Когда Ты был на земле, Ты сказал, что «все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам». Я хочу исцелиться, и я верю в это. Если бы Ты сейчас появился в этой комнате, и я мог бы увидеть Тебя своими физическими глазами, и смог бы взять Тебя за руку, и если бы Ты сказал, что моя проблема в том, что я не верю, я бы сказал, что это не так. Я верю».
Тогда голос внутри меня заговорил так ясно, что мне казалось, будто кто-то заговорил вслух рядом со мной: «Да, ты веришь настолько, насколько ты знаешь, но в последней части стиха написано: ‘и будет вам’».

Я верил настолько, насколько знал, как верить, однако, знаний у меня было недостаточно. Нельзя получить веру через молитву. В Библии сказано, что «вера от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим. 10:17). Нам нужно знать Слово. Когда свет познания от Слова появляется в нашей жизни, тогда автоматически возникает и вера.

В этот момент я явственно увидел, что подразумевается в Евангелии от Марка 11:24. До этого я намеревался ждать полного исцеления, и только после этого поверить в него. Я смотрел на свое тело, проверял сердцебиение, чтобы увидеть, исцелен ли я. Но теперь я понял, что в стихе говорится о необходимости верить тогда, когда ты молишься. «И будет вам» исполнится только после того, как вы исполните требование «верьте». Я же переставил их местами. Я пытался сначала получить исцеление, и только потом поверить в него. Именно так поступают большинство людей.

«Теперь я вижу! Теперь я понял!» – сказал я с радостью, – «я понял, что мне делать, Господь. Мне нужно поверить, что мое сердце здоровое, даже если оно продолжает болеть. Мне нужно поверить, что паралич прошел, даже если я все еще лежу беспомощно, не имея возможности пошевелиться».
«Я верую в сердце, что Ты слышишь мою молитву! Я верую, что мое сердце исцелилось, и что мой паралич прошел! Я верю в сердце, что я получил исцеление всего моего тела!»

Когда я говорил это, мне в голову пришла мысль: «Очень мило, однако. Ты только посмотри на себя. Ты называешь себя христианином, а сам лжешь. Разве ты не знаешь библейские стихи, в которых говорится, что участь всех лжецов в озере, горящем огнем и серою?»
«Я не лжец», – ответил я.
«Определенно лжец, потому что ты заявляешь, что исцелен, в то время как это не так».
«Я не сказал, что я исцелен, потому что я так чувствую», – сказал я, – «я исцелен, потому что я верю в это. И, дьявол, если ты заявляешь, что я не исцелен, тогда ты и есть лжец. Я действую на основании Слова Божьего. Если я не исцелен, тогда Иисус есть лжец. Иди, поспорь об этом с Богом, а меня оставь в покое».
И дьявол действительно оставил меня в покое. Тогда я сказал: «Спасибо, Бог, я исцелен». Я поднял руки и стал славить Бога.

Я тут же стал проверять биение сердца, чтобы увидеть, исцелилось ли оно, но сразу же спохватился, и заявил, что буду жить верой, а не видением. Я продолжал провозглашать, что с моим сердцем все в порядке. Я хвалил Господа таким образом около десяти минут.

Встать с постели.

Затем Святой Дух заговорил как внутренний Свидетель внутри меня и сказал: «Ты веришь, что исцелен. Но если ты исцелен, тогда встань с постели. Здоровые люди к 10 часам утра уже давно на ногах».
Я согласился, что это справедливо, поэтому подтянулся на руках и сел в кровати. Затем я наклонился вниз, взял себя за ноги и опустил их на пол рядом с кроватью. Я не чувствовал их, но хорошо видел. Затем я сказал, что сейчас я встану и пойду.
Дьявол пытался помешать мне при каждом движении. Он постоянно твердил мне, что я глупец. Снова и снова он повторял мне, что я никогда не смогу ходить.

(Если только дьяволу удастся удержать нас в сфере чувств, победа ему обеспечена. Но если мы останемся в границах веры, мы победим его!)

Я крепко схватился за столбик кровати и заставил себя встать. Комната качалась и вращалась вокруг меня, ибо я пролежал в постели в течение года и четырех месяцев. Я закрыл глаза, крепко прижался к столбикам кровати и простоял так несколько минут. Наконец, я открыл глаза, и вращение прекратилось.

Я провозгласил, что я исцелен, и что я намерен ходить. Вдруг я понял, что начинаю чувствовать ноги! Мне казалось, что в меня впились два миллиона крошечных иголочек, потому что нервы тоже начали действовать. Я радовался, потому что так приятно было снова чувствовать ноги, которые так долго были безжизненными, хотя болезненные неприятные ощущения продолжались. Через какое-то время боль прекратилась, и я почувствовал себя нормально.
Теперь я тем более был полон решимости ходить. Я еще крепче ухватился за столбики кровати и осторожно сделал один шаг. Потом второй. Держась за мебель, я сумел один раз пройтись по всей комнате.
Я никому не сказал об этом, но на следующее утро я встал и повторил свои упражнения. В тот вечер я попросил маму принести мне одежду, потому что на следующее утро я собирался встать и выйти к завтраку. Мама была потрясена моей просьбой, но сделала все, что я просил. На третье утро я встал с постели, сам оделся, вышел на кухню и сел с семьей за завтрак.

Больше я не был прикован к постели.

Некоторое время спустя доктор проверил мое сердце и сказал, что с ним теперь все в полном порядке. Он сказал, что с таким сердечным заболеванием, какое было у меня, выжить невозможно. Это было настоящее чудо, потому что теперь я был совершенно здоров.

"'Сначала полюби, а потом учи'' (с)

Сердце блудницы.
(На реальных событиях)

Отец Евгений не был святым. Он был просто человеком. И, как и все люди, он совершал ошибки и поступки, за которые ему было стыдно. Но он старался, очень старался быть хорошим священником. И, поверьте, у него это получалось. Уж я-то знаю.

– Но, знаешь, хорошо, что есть память, – говорил он. – Ты уже признал, покаялся, встал, отряхнулся, а все равно перед глазами встают картинки из прошлого. Где ты был неправ, струсил, смалодушничал, мимо горя чужого прошёл. Да что там – свиньей был. Это нужно, это полезно вспоминать. Чтобы опять совесть кольнула и никогда уже не повторять… Верку не забуду никогда… Молодой я тогда был, дурной.

… Давно это было. В том маленьком городке многие ее называли Верка-потаскуха. Отца у неё не было, мать-пьяница то и дело меняла таких же пьяных кавалеров. В итоге кто-то из них ударил ее бутылкой по голове. И умерла Анджела – так звали мать.

Верка осталась с бабушкой. Еще со школы пошла она по кривой дорожке. Сначала спала с какими-то похотливыми сальными мужиками за ужин в дешёвом кафе, потом – за шмотки. Иногда и деньжат могли ей подкинуть. Нет, была у неё и нормальная работа – на рынке торговала мясом. Но все знали, что и другое продать она может.

Когда Верке было восемнадцать, умерла бабушка. Не выдержало сердце, изболевшееся сначала за дочь, потом за внучку. И осталась она одна.

*
А потом забеременела. От кого – сама сказать не могла.

– Рассказывала мне Верка, что тогда это известие о беременности как молнией ее ударило, – вспоминал отец Евгений. – Ведь спала она со всеми подряд не от жизни хорошей. Что мать ее делала, то и она. От осинки не родятся апельсинки. Только не пила, в отличие от матери. До тошноты насмотрелась на попойки. А ещё хотела от одиночества убежать. Только не знала, как. Не научили ее. Ни о каком аборте даже не думала. Хотя врачи сразу сказали: «Тебе-то зачем?» И заниматься Веркой особо не хотели, брезговали. Но все равно ей было, что они там говорят. На обследования не ходила. Думала о том, что наконец-то закончится ее одиночество, будет любить этого ребёночка, и он ее будет любить. И станет теперь у неё в жизни всё по-другому. Не как у них с матерью. Странно, да? Но ведь даже «потаскухам» нужна любовь. Блудницам последним. Она всем нужна. И ведь, Лен, подумай, что-то внутри у неё было чистое, настоящее, раз малыша оставила. Мы, люди, ведь оболочку только видим… А сердце видит Господь.

… Но тогда, в начале истории, этого никто не знал. И в один из дней завалилась к ним в храм пьяная в драбадан Верка. Она то рыдала, размазывая по опухшему лицу дешевую тушь, то заходилась каким-то зловещим сумасшедшим хохотом. И толкала перед собой коляску, в которой лежал ее, наверное, уже трёхмесячный малыш.

«Верка-потаскуха», – прошелестел по храму испуганный старушечий шёпот. Кто-то побежал за сторожем – вывести девку побыстрее. Стыд-то какой. Блудница бесстыжая в Доме Божием. Кто-то попытался оттеснить ее к выходу. Там и наткнулся на них отец Евгений.

Молодой батюшка был не в духе. Дома болела дочь, нервничала матушка, они сильно поругались. А тут ещё крестины, и он опаздывает. И Верку-патаскуху ещё нелегкая принесла. Да, он знал, кто это.

Зачем Вера тогда пришла впервые в храм, она и сама не понимала. Наверное, потому что не куда было идти. Она почти ничего не говорила и все так же то смеялась, то плакала. И заглядывала отцу Евгению в глаза, как будто ждала чего-то, что хоть немного облегчит ее невыносимую боль. А болеть было чему.

– Я смотрел тогда на ее ребёнка, – вспоминал батюшка, – и чувствовал, что у меня волосы становятся дыбом. Это был настоящий уродец. Какая-то бесформенная голова, всё как будто не на своих местах. Вера сказала, что он ещё и слепой. «Почему? – спрашивала она меня заплетающимся языком. И перегаром от неё разило противно так. – Делать-то что?»

Отец Евгений замолчал и несколько раз вытер ладонью лицо. Как будто хотел смыть навязчивое воспоминание. Но оно не уходило.

– А я… – опять заговорил он и схватился за голову. – Знаешь, что сделал тогда я? Я же знал про ее похождения, городок-то маленький. Я сказал: «А что ты хотела? Всю жизнь грешила, теперь всю жизнь терпи!!!! Пойди проспись сначала, потом поговорим». И пошёл по своим делам. Понимаешь, Лена?! По своим делам пошёл! Мимо прошёл…

– А разве не так? Разве не за грех? – спросила я.
– Так или не так, знает только Господь!

… Вера тогда молча повернулась и, шатаясь, пошла прочь со своей коляской. Тяжело, медленно, как будто придавленная бетонной плитой. Это была какая-то чёрная безысходность. Она шла в пустоту. А сзади шипела какая-то бабушка: «Ишь, удумала! Пьяная приперлась. И хохочет ещё…» Сторож Степан шёл за Веркой по пятам. Как будто боялся, что она вернётся. И гнала, гнала ее какая-то волна прочь от храма. Да что там от храма – из жизни. Нет ей места в жизни этой. Нет!

Отец Евгений обернулся и посмотрел ей в след. Вроде бы всё правильно сказал, но жгло всё внутри. «Не вернётся ведь, – шептало сердце. – Ну, значит, не нужен ей Бог. Ладно, пора крестить».

– Я ни бабушке той шипящей ничего тогда не сказал, ни Степану, Лен, – почти простонал отец Евгений. – Почему? Да не до того мне было. Чиновник большой сына крестил. Спонсор. Опаздывать нельзя.

*
Ночью отцу Евгению не спалось. Он ворочался в кровати, вставал, уходил на кухню, возвращался…

– Ты чего не спишь-то? – сонно пробормотала матушка его Ирина.

Он рассказал. Она помолчала, встала, вскипятила чайник и долго они сидели тогда на кухне.

Вспоминали, как «залетела» без мужа двоюродная сестра матушки. И как ни уговаривали они ее, сделала аборт. А ведь и деньги были, и работа. Как бросила в роддоме дочь с гидроцефалией их знакомая. «Я не буду матерью инвалидки!» – сказала она тогда. И муж хороший, и дом полная чаша, и всё равно.

– А девочка эта, блудница, на самое дно опустившаяся, и родила, и не бросила. Не оправдываю ее, но посмотри – сердце-то любящее, чистое. Ты ж говоришь, больной очень ребёночек. Понятно, что больно ей, страшно. Вот и пьёт. А ты ей про грех и расплату. Про «проспись»… Согреть ее надо было сначала, обнять, пожалеть, поплакать вместе с ней. Она же за этим пришла. За соломинку хваталась. А там, глядишь… Эх, батюшка… Ладно, идём спать, тебе рано служить…

*
Утром отец Евгений пришёл в храм задолго до службы. Там уже была Лидия Ивановна – одна из старейших прихожанок.

Она почти всегда была в храме. Уходила позже всех, приходила раньше. А иногда и ночевать оставалась – в строительном вагончике. Нечего ей было дома делать, после того как потеряла одного за одним сына и мужа. И сама еле выжила. Спас ее тогда отец Евгений. Но это уже другая история.

– Лидия Ивановна, здравствуйте! Вы Верку знаете? Ну эту…
– Благословите, батюшка. Да кто ж ее не знает!
– А где она живет, знаете?
– Где живет, не знаю, но сейчас спит она у меня дома с Мишуткой своим-бедолажкой. Я и питание ему купила.

– Как это?..

Вчера, вослед уходящей Верке смотрел, задумавшись, не только отец Евгений. Смотрела и Лидия Ивановна. Услышала она случайно их разговор и пошла следом за еле волочащей ноги женщиной с ее коляской.

– Вера, Вера, постой!

Верка остановилась и зло посмотрела на неё мутными глазами.

– Что, тоже про грехи? Сама знаю…

Лидия Ивановна помолчала, а потом обняла эту пахнущую водкой молодую женщину и начала гладить по голове. Как когда-то своего сына.

Верка сначала пыталась вырваться, а потом обмякла и прижалась к Лидии Ивановне. Как мечтала всегда прижаться к матери, но не обнимала та ее. И разрыдалась. И рыдала, рыдала. Как ребёнок.

– Он, он-то за что страдает? Это из-за меня, да? Из-за меня? Я же хотела всё по-другому. Жизнь изменить хотела, счастливым его сделать. Любить. А он вон какой, Мишутка мой. Врачи говорят, долго не протянет. Ест из шприца. Не видит. Лицо вон, как через мясорубку…

– Ты уже изменила жизнь, девочка, – прошептала Лидия Ивановна. – Ты просто сама ещё не понимаешь. И люби его, люби. Ему это нужно. И тебе тоже.

«Девочка»… Так Верку не называла даже мать. А потом все только и звали потаскухой. Она плакала и плакала… И как будто легче ей становилось.

Лидия Ивановна позвала Веру к себе. «Чайку попьём, отдохнёшь, помоешься». Чувствовала старая женщина, сама пережившая нечеловеческое горе, что, отпусти она ее сейчас, она не только не вернётся в храм, но произойдёт что-то страшное.

*
… Лидия Ивановна тихонько закрыла за собой дверь. Отец Евгений сел рядом с Веркой на кровать.

– Прости меня, Вера, – не то я вчера сказал, не о том, – долетели до неё тихие слова батюшки.

Вера рассказывала ему, как родила, услышала тихий писк и как будто солнце для неё взошло. «Всё, всё будет теперь хорошо!» – думала она.

А потом были слова врачей про то, что урод, что смертник, кто-то даже про «неведому зверушку» сказал. И даже показывать ей сына не хотели. Никому и в голову не могло прийти, что «потаскуха» такого ребенка-урода не бросит.

Рассказывала, как в реанимацию к нему рвалась, а ее не пускали: «Иди уже домой. Родила нам тут…». Как ничего не говорили – почему такой. «Шляться надо было меньше», – и всё.

– Мне страшно на него было смотреть, больно. Непонятно, как жить. Но бросить-то как?! Живое же… Уж какой есть. Сама виновата.

Из роддома врачи провожали ее молчанием.

– Надо же… Кто бы мог подумать, – сказала вдруг старенькая акушерка. – Тут здоровых бросают. А эта…

Рассказывала Вера, как дома пила с горя. Впервые в жизни. В себя приходила, только когда Мишутка от голода кричал. Молоко у неё пропало, и она давала ему дешёвую смесь. Сил сосать у него не было, и она кормила его из шприца, как научили в роддоме. Он срыгивал, а она опять кормила. И так часами. Как гулять с ним не выходила, людей боялась. Как из окна с сыном чуть не выбросилась. Жить-то как и на что? Но что-то остановило ее.

*
– А я, Лен, сидел, слушал всё это, и мне казалось, что я прикоснулся к чуду, – говорил отец Евгений. – Вот грешница передо мной, видавшая виды, прожжённая, всеми презираемая. Нами – такими чистыми, порядочными. А ведь шелуха всё это, случайное, наносное. Под этой грязью – сердце, светлое, доброе. Смелое сердце. Которое не побоялось ношу такую на себя взвалить. Ни на секунду ведь не задумалась она аборт сделать или бросить своего Мишутку. А ведь никто от неё не ожидал. Как же мы ошибаемся в людях, Лен. Как ошибаемся! Это так страшно! Душа какая у неё! Больная, а живая, любящая! И я со своим: «Нагрешила…». Ох, Господи!

«Сначала полюби, а потом учи»

А ещё вспоминал отец Евгений слова своего старенького духовника из Лавры: «Сначала полюби, образ Божий в человеке увидь, а потом учи! Слышишь, сынок! Полюби! Самого последнего грешника! Тогда сердце тебе правильные слова подскажет, не казённые. Мы же, священники, иногда что-то умное, духовное скажем и пошли своей дорогой. Дела, требы. А боль и горе человека не видим. Прошли мимо этой боли и забыли. И пропал человек. Окаменела душа. А ведь он к нам как ко Христу пришёл. Всегда помни об этом! Не дай Бог мимо горя пройти, оттолкнуть. Не дай Бог!»

*
На следующий день несколько женщин из храма отца Евгения убирали в Веркиной захламлённой квартире. Рассказал он им всё. Кто-то принёс старенькую детскую кроватку, белье, ползуночки. Матушка Ирина отдала коляску. Скинулись на памперсы, на питание. Медсестра Валентина Петровна, прихожанка, через день заходила проведать Мишутку. Девчонки с клироса забегали с ним погулять.

Верка сначала все больше лежала и плакала. А потом начала в себя приходить. Подолгу на руках с сыном сидела, что-то говорила ему. Целовала в невидящие глазки, в изуродованное лицо. Ловила мимолётную его улыбку. И страшно ей было, и хорошо. Что-то незнакомое, горячее подкатывало к горлу и заставляло биться сердце. Она, наконец, была нужна. И был тот, кого она любила.

– Да, любовь всем нужна, – повторил отец Евгений.

… Мишутка умер в десять месяцев. Рано утром. Так же у Верки на руках. Когда в обед зашла к ним Валентина Петровна, она все так и сидела с ним. Что-то бормотала и целовала, целовала. В глазки, в носик. Еле забрали у неё маленькое тельце.

Хоронил мальчика приход. Верку увезла скорая. Подумали все, что сошла она с ума.

– Но ничего, через месяц выкарабкалась, – рассказывал отец Евгений. Мы ее сначала у себя с матушкой поселили. Все равно боялись, что сделает с собой что-то. В храм с собой за ручку водили. Одну не оставляли. А потом она домой ушла. На рынок свой вернулась. Но в церковь приходила, в трапезной помогала. На могилку каждый день бегала. К тому, кому она была нужна. И кто ей был нужен. Иногда срывалась, пила. Много всего было за это время. Больше десяти лет прошло. Долго рассказывать.

– А сейчас она как? Посмотреть бы на неё.
– Так ты же ее видела.
– Я?

– Помнишь, в прошлом году к отцу Димитрию в село на храмовым праздник ездили? Она же тебя своими варениками угощала… Что глаза-то вытаращила? Верка это была.

… Я вспомнила ту женщину. Полную, красивую, тихую. Мирную. Да, она была именно мирной. Рядом с ней было тепло. Отец Димитрий тогда хвалился, что Вера – их храмовый повар и лучше во всей епархии не найти. Мужа ее вспомнила, тоже тихого, молчаливого. Вроде Игорем звали. Он староста в храме. И трое пацанов у них.

– Это его дети. Он вдовец. Как-то заехал к нам на приход и приглянулась ему Верка. Она долго поверить не могла. Грязной себя считала, потаскухой. Да и люди шептали ему: «Ты что, она же…». Но упрямый он, не слушал никого. Теперь вот семья. Молчун он, тихий, но не дай Бог кому косо на жену взглянуть. Да и не смотрит никто. Забыли все давно.

Только я вот помню. И стыдно мне, и больно. Прошёл я тогда мимо Веркиного горя. И если бы не Лидия Ивановна, что было бы? Страшно, Лен!

Страшно! Как же легко погубить человека. Просто пройдя мимо. А у него же тоже душа, у самого пропащего грешника. Увидеть ее надо – душу эту. Легко погубить, да. Но и спасти легко. Как Лидия Ивановна. Просто согреть. Поплакать вместе. Не на шелуху смотреть, а на сердце. Не побояться испачкаться. Сердцем сердца коснуться. Полюбить. Любовь меняет всё. Жизнь, мир, судьбы. Она всё может. Главное – не оттолкнуть!

10.07.2019 Елена Кучеренко

(В рассказе нет ничего выдуманного.)
Когда мне случалось сталкиваться с Зоей на территории храма, я всегда внутренне сжимался, ожидая от неё какой-нибудь очередной неприятности. Эта старушка преследовала меня с каким-то ничем не объяснимым постоянством.
Даже тогда, когда Зоя увидела меня впервые, она тут же направилась ко мне и сделала то, что потом делала едва ли не при каждой нашей с ней встрече в течение полутора лет. Завидев меня, она, хоть и не всегда, но обычно уже издали плавно меняла траекторию своего движения и начинала приближаться ко мне, намеренно ускоряя старческие шаги. Подойдя ко мне, довольно сильно толкала меня в грудь и говорила одно и тоже:
- Ты что здесь стоишь?! Уйди отсюда.
Продолжалось это достаточно долго. На улице, в храме, на службе — везде я слышал от неё эти слова.
- Ты что здесь стоишь?! Уйди отсюда.
Зоя была немного странный человек.
.
В те годы, в городе с населением 230 тыс. человек, действовал всего лишь один храм. Естественно, Великим постом на народу на соборование набиралось до нескольких сотен человек. Зоя на этом соборовании вела себя, как мне тогда думалось, несколько вызывающе и даже, можно сказать, совсем неблагоговейно по отношению к совершавшемуся Таинству.
Во время таинства соборования она около четырех или пяти раз подходила к моему духовнику, читавшему вслух записки с именами соборующихся, и громко на весь храм гневно спрашивала:
- Это что ещё такое?! Почему меня сюда не записали?
А старый, с уже изрядно побелевшей бородой, отец Фёдор показывал ей записки и не менее громко отвечал:
- Как нет, Зоя. Смотри: вот ты.
Старушка стояла и, не успокоившись этим, громко на весь храм продолжала настаивать:
- Нет. Меня здесь нету. Меня забыли написать.
Отец Фёдор продолжал громко возглашать имена тех, кто находился на Таинстве Соборования. Зоя не уходила. Наконец, о. Фёдор находил в записке имя «Зоя» и громко на весь храм говорил ей:
- Смотри, вот твоё имя. Видишь, здесь написано? - и громко возглашал, - Зоя!!!
Вредная старушка не унималась:
- Нет. Меня здесь нету.
Это повторялось несколько раз. В эту казавшуюся совершенно неуместной во время торжественной храмовой службы шумную сцену никто не вмешивался. Все семь священнослужителей помазывали народ совершенно спокойно. Никто даже и движения не сделал, чтобы усмирить неспокойную старушку. Когда же Зоя, вдоволь навозмущавшись оказанной по отношению к ней несправедливостью, возвращалась в общий соборный круг, она, как и обычно, не забывала подойти ко мне и, толкнув меня в грудь, сказать неизменное:
- Ты что здесь стоишь?! Встань в другое место.
Наконец я не выдержал, и мне пришлось уйти от неё подальше, сменив своё место в общем круге.
Потом уже в последующие встречи со мной она стала совсем немногословной, а только лишь замахивалась на меня своим старческим кулачком и говорила краткое:
- У!!!
Я без слов всё понимал и, как обычно, поспешно ретировался. Когда бы я ни встречал старенькую Зою, она неизменно вызывала во мне чувство обеспокоенности, что мне опять от неё "влетит".
Но не всё так просто в этом мире. Зоя мыла полы в храме, и ей за это платили какие-то денежки. Совершенные гроши по тем временам. Получая деньги, Зоя не складывала их в карман, но прижимала купюры к груди и, выйдя из канцелярии, ходила так по храму или по двору. Я видел, как при встрече с ней настоятель храма архимандрит Никандр грозно выговорил ей.
- Зоя! Опять ты все свои деньги раздаёшь?! Оставь себе хоть немного!
- Нет, батюшка. Не раздаю, - испуганно ответила она.
Но в итоге, как и обычно, раздавала всё до копейки в тот же день.
Иногда Зоя подходила ко мне, но если рядом со мной находилась моя супруга, то Зоя меняла свою тактику и не била меня, как она это делала по своему обыкновению, но говорила со слезами в голосе:
- Помолитесь за меня. У меня голова сильно болит.
Она говорила об этом часто, но не помню случая, чтобы я воспринял эти её слова всерьез. Зоя, которая шпыняла меня на каждом углу, где только могла меня достичь, мною всерьёз не воспринималась. Я попросту боялся её и старался всеми для меня доступными способами держаться от неё подальше.
Однажды я пришел в церковную столовую покушать. Сколько себя помню, на этом приходе в маленькой столовой огромного собора почти всегда было довольно людно. А тут захожу — и никого! Ни одной живой души. Только лишь во главе стола, на самом почётном месте, сидела... Зоя.
Увидев её, я заметно скис. Ну, думаю, сейчас мне опять достанется, да ещё и в столовой. Сразу уйти — и то не получится. Но делать было нечего: раз пришел — надо было садиться за стол.
Я подошёл к аналою, привычным движением руки взял поминальные записки. Вот тут-то со мной и произошло чудо, о котором не смогу забыть теперь уже никогда.
Неожиданно для себя я вдруг почувствовал, что мысленно поминаю каждое прочитанное мною имя не просто со вниманием, а так, как будто каждая поминаемая мною душа мне в этот момент вдруг стала роднее и ближе даже самых близких моих родственников.
«Надо же, - подумал я про себя, - никогда так не получалось молиться, как сегодня».
Вдруг как гром среди ясного неба я услышал голос Зои:
- Хорошо молишься.
«Стоп, - подумал я про себя, - а откуда она может знать, что я хорошо молюсь, когда она даже и лица-то моего не видит? Я же к ней вообще спиной стою». А она вдруг таким уверенным и спокойным тоном: «Хорошо молишься».
Внутренне я насторожился, но вида не подал. Молча подошёл к окошку раздачи, взял свой суп и сел за стол — подальше от Зои — и начал есть.
То, что произошло дальше, невозможно описать никакими разумными словами.
Зоя, очевидно, сильно юродствуя, вдруг начала скороговоркой, очень поспешно и быстро, с неподражаемо детскими интонациями говорить:
- Когда я была маленькой... Мне было только восемь лет... А у меня родственники... родственники...Так водку пили, так пили... Сильно пили. Раз так напились, что воткнули мне топор в голову и выкинули меня на улицу, на мороз, в сени подыхать. А я лежу с топором в голове. По самый обух топор в голову засадили!!! По самый обух!!! Они думали, что я умерла. А я не умерла. Я лежу в сенках и пою. Хоть и мороз на улице был, а я все равно пою. Псалмы пою, а меня никто не учил... Меня Бог научил... Лежу я и пою псалмы. А родственники-то мои, родственники, как услышали, что я пою псалмы, а ведь меня никто не учил — так ещё больше стали водку пить... А псалмам-то меня никто не учил...
Я в полном смысле слова остолбенел.
Ясно понимая всю необыкновенность происходящего и помня то, как Зоя прочитала моё внутреннее состояние как открытую книгу, когда я полминуты назад стоял у аналоя, я про себя подумал: «Ну ладно. Псалмы как поются — ей Бог открыл. Мария Египетская, к примеру, тоже неграмотная была, но всё же цитировала Святое Писание. Но чтобы восьмилетняя девочка, выброшенная на мороз (дело происходило в Сибири), с топором в голове, да ещё и «по самый обух!!!», живой осталась? Это невозможно! Уж что-что, а медицину я немного знаю. Живым при такой травме не должен бы остаться никто, тем более ребёнок". Вслух я ничего не сказал. Но только лишь подумал.
Зоя мне тоже ничего не сказала.
Но то, что она сделала, врезалось в мою память на всю оставшуюся жизнь. Она просто сняла с головы своей платок, скромно и неторопливо сложила его на своих руках кружочком, завязала концы платка руками и опять одела его на свою голову. То, что я в это время увидел, повергло меня в полный шок.
Я увидел её голову. Голова её чем-то напомнила мне своим видом разрезанное пополам яблоко, когда-то давно раздвинутое ударом топора !по самый обух!, да так и не сумевшее соединиться... Было такое чувство, что я смотрю сквозь широко раскрытые створки черепа Зои на её ничем не защищенный сверху головной мозг. Кожа от старой раны была настолько тонкой и прозрачной, что я без всякого труда ясно и отчетливо разглядел великое множество голубоватых тонких венозных сосудов. В яму, которая была наверху её головы, я мог бы спокойно вложить целиком всю свою ладонь...
Не помню, как я доел свой суп и, глубоко потрясённый случившимся, вышел из церковной столовой в полном смысле слова вне себя... В моей голове стояла весь тот день только одна-единственная мысль: «НАСКОЛЬКО ЖЕ ВСЕМОГУЩ Иисус Христос!!! Да с Таким Богом нам, православным, даже и сама смерть-то не должна быть страшна! Ты же посмотри — какое чудо!!!»
Одним словом, скучно мне в тот день точно не было. Стоило бы, наверное, и жизнь прожить, чтобы вот так вот запросто воочию увидеть самое настоящее чудо, подобных которому даже в древних житиях святых и то сряду не прочтешь. Я был под очень сильным впечатлением от увиденного и услышанного в тот день.
Когда я рассказал об этом случае своему духовнику, то убеленный сединами маститый протоиерей почему-то внимательно и продолжительно на меня посмотрел и потом с задумчивым видом сказал:
- Я исповедую Зою уже двадцать восемь лет, и она мне об этом никогда ничего не говорила. А тебе почему-то сказала. Почему?
Я молчал. Мне нечего было ему ответить.
.
Воистину непостижимы для нас, Господи, пути Твои!!!

Это Джим Торп — американский спортсмен, легкоатлет. На фото видно, что на нем разные носки и туфли. Это не было модным выходом. Это были летние Олимпийские игры 1912 года, американский индеец Джим из Оклахомы представлял США по легкой атлетике. Утром перед соревнованиями его обувь украли. Джим нашел две туфли в мусорном баке, но одна была слишком большой, поэтому ему пришлось надеть дополнительный носок. В этих туфлях в тот же день Джим взял две золотые медали.

Идеальное напоминание о том, что не нужно мириться с оправданиями, которые вас тормозят. Не страшно, что жизнь иногда несправедлива — главное, что вы собираетесь с этим делать. Что бы вас не настигло этим утром — украденная обувь, состояние здоровье, неудачные отношения, провальный бизнес, не позволяйте этому помешать вам участвовать в своей гонке. Жизнь покажет себя с яркой стороны, если вы перестанете оправдываться и будете уверенно идти к поставленной цели, несмотря ни на что.

Встретились на тропинке две змеи. Скромный и добрый Уж застенчиво опустил глаза перед грозной и величественной Гадюкой. Увидев его, Гадюка гордо изогнула шею, артистично подняла голову, засверкала глазами, угрожающе оскалила пасть и выставила свои ядовитые клыки! БАААМС!!! Удар змеелова, собирающего змеиный яд, пришелся по голове горделивого гада. - Смотрите! - закричали детишки, наблюдавшие за работой змеелова. - Не наступите на ужа! Он добрый... Так уж повелось в этом мире! Скромность и доброта вызывают любовь и заботу... Исключений не бывает!!!

Давным-давно жил великий шах. Он приказал построить прекрасный дворец, в котором было много чудесного. Среди прочих диковин во дворце была зала, где все стены, потолок, двери и даже пол были зеркальными. Зеркала были такими ясными и ровными, что посетитель не сразу понимал, что перед ним зеркало – настолько точно они отражали предметы. Кроме того, стены этой залы были устроены так, чтобы создавать необыкновенное усиливающееся эхо.

Однажды в залу забежала собака и в изумлении застыла посередине – целая свора собак окружила ее со всех сторон, сверху и снизу. Собака на всякий случай оскалила зубы – и все отражения ответили ей тем же. Перепугавшись не на шутку, собака отчаянно залаяла – эхо повторило ее лай и многократно усилило. Собака лаяла всё громче – эхо не отставало. Собака металась туда и сюда, кусая воздух – ее отражения тоже носились вокруг, щелкая зубами.

Наутро слуги нашли несчастную собаку бездыханной в окружении миллионов отражений издохших собак. В зале не было никого, кто бы мог причинить ей вред. Собака погибла, сражаясь со своими собственными отражениями.

Мир не приносит ни добра, ни зла сам по себе. Всё, происходящее вокруг нас, есть всего лишь отражение наших собственных мыслей, чувств, желаний, поступков.Мы сами выбираем, в какой мир нам верить, в каком мире жить и созидать.

Мир – это большое зеркало!

Не нужно менять мир, нужно менять себя в этом мире.

Измени себя и вокруг тебя изменятся тысячи людей.

История пророка Осии - одна из самых удивительных в Библии. Вне всей логики и уместности, Бог сказал ему вступать в брак с проституткой. Он захотел, чтобы брак Осии показывал, как выглядит безусловная любовь Небес по отношению к нам. В браке Осии с Гомерью родилось трое детей, но, как и следовало ожидать, эта женщина, которая долго жила распутной жизнью, не могла хранить верность одному человеку. Так Осия остался с разбитым сердцем и стыдом одиночества.
Он полюбил ее, но она отвергла его любовь. Они стали закрытыми, но потом она стала нелояльной и прелюбодейной, отвергая его ради романов с разными незнакомцами.
Прошло какое-то время, и Бог заговорил с Осией снова. Бог сказал ему, чтобы он пошел и подтвердил свою любовь к этой женщине, которая была многократно неверна. На этот раз она достигла «нового уровня»: ее должны были продать как рабыню, но Осия заплатил за нее и привел ее домой. Да, она обращалась с его любовью с неуважением. В ее сердце было предательство. Но он принял ее снова в свою жизнь, выражая безусловную любовь.
Это – правдивая история, но была использована как изображение любви Бога к нам. Он проявляет Свое благоволение без меры, а мы зачастую не обращаем на это никакого внимания. Иногда мы действовали с позором и считали Его любовь вторжением, как будто она удерживает нас от того, чего мы действительно хотим. Мы отвергали Его много раз, даже получив подарок вечного спасения, но Он все равно любит нас. Он остается верным.

Гитлер поручил что-то предпринять, поднять боевой дух армии. И тогда министр пропаганды Германии Йозеф Геббельс решил сыграть на контрасте и показать противника жалким и ничтожным. Он задумал снять небольшой ролик, где советские солдаты рвут друг друга на части за кусок хлеба. По некоторым данным на исторические съемки приехал сам Геббельс. По его задумке, перед судьбоносной битвой за Москву необходимо было поднять упавший дух немецких солдат, которые с трудом взяли Смоленск. Фашисты за месяц брали целые государства, а тут на два с лишним месяца застряли в российской глубинке. Специально из числа военнопленных были выбраны люди, с неевропейской внешностью. Была поставлена цель замучить их до буквально животного состояния, чтобы ничего человеческого в них не осталось… и швырнуть еду, как стае голодных зверей. Спустя какое-то время в лагерь приехали большие чины, а вместе с ними целый отряд кинооператоров и режиссеров, лучших в Германии. Свет, камера, мотор! По периметру загона с узбеками выстроились арийцы – высокие, красивые, светловолосые, голубоглазые, как с обложки модного журнала. Они идеально контрастировали с темнокожими, измученными пленниками. Тут же подъехала машина и открыла багажный отсек. Оттуда разнесся немыслимый запах свежеиспеченного сдобного хлеба, от которого сглотнули слюну даже сытые арийцы. Кульминацией этой мерзкой идеи должна была стать булка хлеба, брошенная в загон под кинокамеры. Это должен был быть великий фильм Рейха, как полуживотные бросаются на хлеб, грызя себе подобных зубами. Для солдат это должен был быть очень поучительный материал: «У вас не должно остаться места для жалости к этому отребью. Это не люди.»Но все пошло не так. Брошенная булка хлеба упала в середину загона, к ней подошел самый младший мальчишка. Гробовая тишина. Бережно ее поднял и трижды поцеловал его, поднося поочередно ко лбу как святыню. А потом передал самому старшему. Потом узбеки сели в кружок, сложили ноги по-восточному и стали передавать по цепочке крошечные кусочки хлеба, словно плов на Самаркандской свадьбе. Каждый получил кусочек, грел об него руки, а потом неторопливо, закрыв глаза, съедал. И в конце этой странной трапезы прозвучало: «Худога шукур»( Богу слава). Немцы были вне себя от досады и ярости. Планы Геббельса разбились о благородство народа. Он не представлял, насколько величественными могут быть люди другой расы, какими могут быть отношения между ними, насколько можно любить Родину и с достоинством уважать хлеб. Финал истории обыкновенен. Пленные были в очередной раз жестоко избиты. С ними расправились не сразу, оставили в лагере на несколько месяцев. До апреля 1942 года дожили 77 человек. А потом их расстреляли в лесу. Последними их словами была песня, песня о Родине. Они гордо и громко пели ее на своем родном языке, и про себя молились…

Аверкий Белов

«Готов возвратиться домой?» — Макс Лукадо

В 1845 году от берегов Англии готовились отплыть в Арктику два корабля со ста тридцатью восемью лучшими матросами Великобритании. Цель экспедиции? Составить карту Северо-Западного перехода от канадской Арктики до Тихого океана.

Капитан сэр Джон Франклин возлагал большие надежды на это плавание. Он считал, что экспедиция станет переломным моментом в исследовании Арктики. История показала, что надежды его оправдались. Но только не благодаря успеху экспедиции, а исключительно из-за ее провала. Корабли не возвратились. Все участники погибли. Но для последующих экспедиций к полюсу это был урок: чтобы путешествие было успешным, к нему надо готовиться.

Очевидно, капитан Франклин готов не был. Несмотря на то, что экспедиция была рассчитана на два или три года, он взял запас угля для дополнительных паровых двигателей только на двенадцать дней. Зато недостаток угля «восполнили» большим ассортиментом развлечений: на каждом корабле имелась библиотека в 1200 томов, шарманка, китайские фарфоровые сервизы, хрустальные бокалы для вина и серебряные столовые приборы.

К чему готовились эти люди: к круизу по Карибскому морю или к арктической экспедиции? Судя по запасам, к круизу. У матросов не было даже утепленной одежды, которая защитила бы их от арктического холода, — только обычная униформа флота ее величества, элегантная и благородная, но слишком тонкая и непригодная для полярных широт.

Серебряные ножи, вилки и ложки были искусной, тонкой работы, как и в клубных столовых офицеров королевского флота: с тяжелыми ручками и изысканного дизайна. Годы спустя некоторые из этих столовых приборов найдут возле смерзшихся в ледяную глыбу тел.



И случилось неизбежное. Два корабля ушли в море неподготовленными к плаванию в полярных водах. Палуба и такелаж обледенели, льдины обступили корабли, и экспедиция оказалась в ловушке.

Одетые в тонкую изящную униформу, моряки, взяв свои пожитки, отправились искать помощь. Спустя годы индейцы рассказывали, что видели группу людей, тащивших за собой деревянную лодку по льду. В течение следующих двадцати лет во льдах находили останки членов экспедиции. Была найдена лодка, или подобие лодки, с телами тридцати пяти замерзших участников экспедиции. Индейцы другого племени обнаружили на льду палатку с тридцатью телами.

Франклин умер на корабле. Позже одна из поисковых групп нашла кусочек дощечки для триктрака (настольная игра с фишками) — прощальный подарок леди Джейн Франклин своему супругу.

За много миль от корабля нашли замерзшее тело одного из офицеров, «одетое в мундир из прекрасного синего материала… Рукава мундира, с разрезами и пятью пуговицами, украшены серебряной окантовкой. Поверх униформы синяя накидка и черный шелковый шейный платок».

Странно, что люди могли отважиться на такое путешествие, будучи к нему практически не подготовленными. Их экипировка больше подходила для чаепития в полдник, нежели для плавания в ледяных водах.



Но еще более странно то, что мы поступаем точно так же. Не похожи ли мы на участников экспедиции капитана Франклина? Иногда мы, христиане, живем так, словно находимся в созерцательном круизе. У нас мало угля, но каков выбор развлечений! Мы больше заботимся о том, чтобы элегантно выглядеть, и меньше — о своей готовности к вечности. Мы больше думаем о сервировке стола, чем о путешествии. Мы не задумываемся о месте назначения, но проверяем, достаточно ли мы захватили столового серебра.

И когда наступают холода, мы выходим на лед в тонкой одежде, с серебряными вилками и игральными дощечками в руках, и наши последние дни проходят в борьбе со встречным ветром и в обвинениях Бога в том, что Он обрушил на нас эту неожиданную беду.

Но не Бога надо винить. Если мы, несмотря ни на что, отправляемся в плавание неподготовленными, то это не вина Бога. Он оставил нам подробную инструкцию об этом плавании. Его Слово — наша карта, Дух Святой — наш компас.

Иисус начертал нам маршрут и указал ориентиры, которых мы должны придерживаться.

Он даже сказал нам, что следует взять с собой в дорогу: «…любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание». (Гал. 5:22-23).

И самое замечательное — Он Сам прошел этот путь и теперь идет по нему вместе с нами. Он является и первопроходцем, и нашим попутчиком! А когда мы изнемогаем, все, что нам нужно, — это слышать Его голос. Он оставил нам особые обетования, которые помогут нам пройти этот путь.



Вот одно из самых лучших обетований:

«В доме Отца Моего обителей много».

Какие нежные слова! Дом подразумевает отдых, безопасность, тепло, стол, кровать… Но это не просто какой-нибудь дом. Это дом нашего Отца.

Все мы знаем, каково жить в здании, которое не является нашим домом. Возможно, вам довелось пожить в общежитии или в армейской казарме. Может быть, вы останавливались в гостиницах или туристских лагерях. Там есть кровати, есть столы. Там может быть еда и может быть тепло, но у этих домов нет ничего общего с домом вашего отца.

Дом вашего отца — это дом, где живет ваш отец.

Вы помните голос вашего отца? Помните, вы слышали его звук в коридоре, когда отец приходил домой с работы? Или, возможно, вы запомнили, как его голос доносился из комнаты? Некоторые помнят. И многим эта память дорога.

У кого же нет таких воспоминаний — они обязательно будут, «ибо отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня». (Пс. 26:10).

Ваш Отец готовит место для вас. Место, где будет много комнат. Там будет просторно. Там будет место и для вас. У вас будет своя комната. Вас там радушно примут.

На земле мы не всегда чувствуем себя желанными — нам не рады. Иногда мы задумываемся, есть ли вообще место для нас здесь, на земле. Люди могут заставить нас почувствовать, что наше присутствие нежелательно, что нам не рады. И это порождает ощущение, что мы здесь — незваные гости. Чужие. Чужестранцы в стране, которая нам не принадлежит. Да, мы далеко не всегда чувствуем, что нам здесь рады.

Да мы и не должны рассчитывать на теплый прием. Это не наш дом. Если нас не принимают — это не трагедия. Этого следовало ожидать. Мы здесь не дома. Язык, на котором мы говорим, — не наш язык. Наше тело — это не мы. А мир, в котором мы живем, — не наш мир.



Наш дом еще не готов.

Но когда он будет готов, наш Господь придет и заберет нас домой. «А если бы не так, Я сказал бы вам… — сказал Он перед тем, как уйти. — Приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я». (Ин.14:2,3).

Первое предложение очень интересно: «А если бы не так…» Почему Он это сказал? Увидел ли Господь сомнение в сердцах Своих учеников? Прочитал ли Он смятение на их лицах? Я не знаю, что Он увидел в их глазах. Но я знаю, что Он видит в наших.

Он видит то, что видит стюардесса, когда рассказывает о мерах предосторожности во время полета.

Он видит то, что часто видит врач, когда предлагает пациенту бросить курить.

Он видит то, что видит пресвитер, когда в воскресной проповеди, обращаясь к слушателям, говорит, что любой из них может сегодня умереть.

«Да, конечно. Но, скорее всего, — нет», — думаем мы, но никогда не говорим. Конечно же, этот самолет может разбиться, но опять-таки, скорее всего, — нет. Поэтому, вместо того чтобы слушать инструкции, я почитаю журнал. Конечно же, я могу умереть от рака, но опять-таки, возможно, и нет. Поэтому, вместо того чтобы бросить курить сегодня, я лучше подожду. Конечно же, я могу умереть сегодня, но опять-таки…



Генерал Уильям Нельсон в гражданскую войну воевал на стороне северных штатов. И хотя он каждый день сталкивался со смертью, он, увы, готов к ней не был. Кто знает, о чем он думал в калейдоскопе сражений, когда одна битва сменяла другую? Может быть, он был слишком занят тем, чтобы выжить, и не готовился к смерти?

Но все резко изменилось, когда однажды он и его офицеры остановились на отдых в его собственном доме. Из-за чего-то возникла ссора, кто-то схватился за оружие, прогремели выстрелы — и хозяину дома пуля угодила в грудь. Зная, что умирает, генерал высказал единственную просьбу: «Пошлите за священником».

Что случилось? К чему такая спешка? Узнал ли генерал о Боге что-то такое, чего не знал прежде? Нет, он узнал кое-что о себе. Он осознал: смерть рядом. И все враз переменилось, и теперь только одно было важно, только одно имело смысл.

Почему раньше это не имело значения? Разве не мог генерал Нельсон сказать Богу «да» на неделю раньше или утром того же дня? Конечно же, мог. Почему же он не сделал этого? Почему спасение его души стало таким неотложным делом после выстрела, и почему оно было второстепенным делом до этого? Почему он откладывал решение принять Христа до предсмертной минуты?

Потому что он исходил из того, что у него еще есть время.

Опасное заблуждение. «Научи нас так счислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое». (Пс. 89:12).

Какой ужас охватывает человека, когда смерть близка, а он не готов умереть!

Какой ужас, должно быть, охватил команду сэра Джона Франклина, когда они застряли во льдах. Какую безысходность чувствует человек, который ищет еду, а находит столовое серебро, ищет в шкафах теплые бушлаты, а находит легкую униформу, по всему кораблю ищет кирки и топоры, а находит триктрак и романы.

А ведь они готовы были, не раздумывая, отдать все это за единственно необходимое — за то, что помогло бы им вернуться домой живыми!

Кстати, а что вы захватили с собой? Столовое серебро и игры? Не обольщайтесь. Это может пригодиться здесь, но когда вы войдете в дом Отца, это не будет иметь ни смысла, ни значения. Значимым окажется лишь то, что Отец знает вас.

Важно не то, чем вы обладаете, а то, кем вы являетесь. Будьте же готовы. Вы ведь не хотите остаться замерзать во льдах?

Сила Божьей любви
- Папа, почему я должен любить Иисуса? – спросил один из моих сыновей.
Я посмотрел ему в глаза и спросил:
- Ты любишь папу?
- Конечно! – ответил он.
- А ты задумывался когда-нибудь, почему ты меня любишь?
Его глазенки быстро забегали, и затем, широко улыбнувшись, он сказал:
- Потому, что ты любишь меня.
Понимаете в чем дело? Любовь обладает странной силой. Любовь порождает любовь. Никто не в силах противостоять притяжению любви. Христос безмерно любит каждого из нас. Самое малое, чем мы можем ответить на такую любовь, это всем сердцем полюбить Его. Но почему человеку не удается полюбить Бога? Иногда это происходит из-за того, что мы не до конца понимаем, что Он сделал для нас. Мы знаем, что Он умер на кресте, чтобы спасти нас, но боюсь, не вполне понимаем, что это значит. Мы столько раз слышали эту фразу, настолько привыкли к ней, что потеряли из виду истинное ее значение.

Много лет назад, будучи студентом колледжа, я стал очевидцем удивительной любви. Заурядный и ничем не приметный парень женился на самой красивой девушке в колледже. Самые видные и умные парни отчаянно боролись за право ухаживать за ней, но безуспешно. Милли (так звали девушку) отвечала, что приехала учиться, а не влюбляться.
Мой друг, Эрик, был невысоким, с оспинками на лице и к тому же робким. Однажды он пришел ко мне и сказал:
- У меня неприятности. Я влюбился.
- Так поздравляю! Это чудесно, какая же это неприятность!?
- Не спеши, - усмехнулся он, - дело в том, что это та самая девушка.
Улыбка мигом сошла с моего лица, и я был вынужден согласиться с ним:
- Да, тогда твои шансы равны нулю. Она не обращает внимания на парней, которые гораздо красивее тебя. Думаешь, она посмотрит в твою сторону?
Прошло несколько месяцев. Тайная любовь Эрика к Милли росла, так и не находя возможности проявить себя. В середине учебного года поползли слухи, что Милли уедет из колледжа, так как ей нечем заплатить за учебу.
Мой друг встретился с финансовым директором колледжа и выразил желание заплатить за Милли – у него были деньги, заработанные продажей книг и предназначенные для оплаты очередного года учебы. Понятно, что такой шаг для Эрика был равносилен отказу от учебы.
Директор попытался отговорить его, но безрезультатно. «Это мои деньги, - сказал парень, - и я хочу, чтобы училась она, а не я. И, пожалуйста, мне не хотелось бы, чтобы она узнала, кто заплатил за нее».
Так что он, а не она покинул колледж, отправившись вновь продавать книги, чтобы заработать денег на следующий учебный год.
Через несколько месяцев я получил от него трогательное письмо:
«Ты говорил мне, что не стоит идти на такие жертвы, что она никогда не посмотрит в мою сторону. Пойми, что я люблю ее, а когда любишь, ничего не ждешь в ответ. Я люблю ее и не могу позволить, чтобы она потеряла год учебы. Пусть даже она никогда не посмотрит на меня. Она учится, и я уже счастлив».
На следующий год он вернулся в колледж. Его любовь стала более зрелой. Он был уверен в своих чувствах и однажды, набравшись смелости, заговорил с нею и открыл свое сердце.
Признание Эрика было напрасным. Милли не просто отказала ему в дружбе, но сделала это крайне резко. Тогда кто-то сказал ей: «Послушай, ты имела право сказать «нет», но ты могла обойтись с ним помягче. Незачем было ранить его. Да, он заурядный парень, но он любит тебя так сильно, что в прошлом году пожертвовал годом учебы, чтобы ты осталась в колледже. И все это он сделал втайне от тебя, не ожидая ничего взамен, просто потому, что он любит тебя!»
Девушка была потрясена до слез. Ее настойчивые распросы вынудили финансового дирктора рассказать ей всю правду.
Прошло несколько месяцев, и Эрик заявил друзьям: «Она моя невеста».
Все подумали, что Милли сделала этот шаг из жалости, сострадания и, конечно же, желания вернуть долг. Но вот какое объяснение я услышал от нее лично: «Вначале, когда я узнала о его поступке, я была раздражена. Кто просил его делать это?! Но время шло, и пришла другая мысль. Встречу ли я в жизни еще одного человека, который полюбит меня так сильно, что, не раздумывая, пожертвует собой ради меня и не станет повсюду трубить об этом? Встречу ли я еще раз такую любовь?» И тогда я подумала: «Как осмелюсь я не любить того, кто так сильно любит меня?»

Эта фраза заслуживает того, чтобы ее поместили в золотую рамку: «Осмелишься ли ты не любить того, кто так сильно любит тебя?» В тот день, когда мы осознаем, что же в действительности произошло на Голгофе, мы зададим себе тот же вопрос. Что же произошло на Голгофе?
Но сначала мысленно перенесемся в Едем. Создав человека, Бог предостерегает его от беды: «От всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла, не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Библия, Бытие 2 глава, 16, 17 стихи). Здесь говорится о неизбежном возмездии. Послушаешься – будешь жить, ослушаешься – умрешь. Как известно, человек согрешил. Мы все грешим и, следовательно, должны умереть, ведь «возмездие за грех – смерть» (Библия, Послание к римлянам, 6 глава, 23 стих). Но человек не хочет умирать. Он взывает к Богу о прощении. Понимает ли он, что просит? Бог есть Бог, и Его слово неизменно. Согрешивший должен умереть. Но Бог любит человека и не может позволить ему умереть. Что делать?
Раз человек не хочет умирать, значит, кто-то другой должен умереть вместо него. Кто-то другой должен заплатить цену греха. И тут появляется величественная фигура Сына Божьего. Он говорит: «Отче, человек заслуживает смерти, потому что согрешил. Но прежде чем исполнить наказание, Я хочу сойти на землю, принять человеческую природу, стать одним из них».

И Христос пришел в наш мир, родившись младенцем. Он не просто был похож на человека, Он стал человеком. Он пережил ту же борьбу, что так знакома нам, и подобно нам, чувствовал себя одиноким и непонятым. Он перенес все наши искушения, и именно поэтому Он скорее готов понять и полюбить нас, чем осудить и наказывать.
Господь Иисус прожил в этом мире 33 года. Библия говорит, что Он был «подобно нам искушен во всем». Как человек Он был искушаем, но не согрешил и, согласно принципу возмездия, заслуживает жизни.
Теперь представим себе диалог между Христом и Его Отцом: «Отец, Я жил на земле как человек, был искушен во всем, но не согрешил. Человек же, напротив, согрешил и заслуживает смерти. Но, Отче, принципу возмездия не противоречит принцип замены. Я хочу умереть смертью, которую заслужил человек. А жизнь, которую Я заслужил, потому что не согрешил, Я хочу подарить человеку».
На голгофском кресте благодаря Христовой любви осуществился принцип заместительной жертвы. Некто пожертвовал Собой ради нас. Некто умер, чтобы мы могли жить.
За несколько дней до смерти Христа стражи порядка в Иерусалиме арестовали преступника по имени Варрава. Его приговорили к смерти на кресте.
После суда над Варравой власти позвали плотника, чтобы сделать крест. Но в тот день иудеи схватили Иисуса. Он тоже был приведен на суд и приговорен. Пилат попытался защитить Его и, выведя перед толпой Варраву и Христа, сказал:
- Есть обычай – в честь праздника отпускать одного смертника. Кого хотите, чтобы я отпустил, Варраву или Христа?
Толпа исступленно кричала:
- Отпусти Варраву! Распни Христа!
Мне кажется, что если кто-то и понял до конца значение слов «Хрстос умер вместо меня», так это Варавва. Наверное, он даже ущипнул себя, чтобы удостовериться, что не спит. Он – преступник – оказался на свободе. А Иисус – Жизнедатель и сама Любовь – остался умирать вместо него.
И в тот день, поднимаясь на гору Голгофу, Иисус нес чужой крест, потому что для Него не было креста, потому что Он не заслужил его. В тот день Иисус нес мой крест. Это я заслужил смерть, но Он так возлюбил меня, что решил умереть вместо меня и подарить мне право на жизнь, право, которое Он завоевал, будучи Человеком.
Размышлял ли ты когда-нибудь о значении этого поступка любви? Не безумец-самоубийца умирал на кресте. Не революционер расплачивался своей жизнью. Это был Бог, ставший человеком.
Жизнь человечества была в Его руках. Ему было страшно умирать, но любовь была выше страха, больше жизни. Он не мог бросить человека в ненасытную пасть смерти! Почему Он так возлюбил меня? Пожалуй, мне никогда этого не понять. Знаешь ли ты цену своей жизни? Ты – самое драгоценное, что есть у Бога.

Один человек рассказал историю из своего детства.
Ему нравилось перелезать через забор и воровать яблоки у соседа. Однажды мать позвала его и сказала: «Видишь эту розгу? Если ты еще раз возьмешь соседские яблоки, получишь 5 ударов». Дни шли, яблоки становились все более красными, и мальчик не смог устоять перед искушением. Он перелез через забор и ел яблоки, пока не наелся. Подходя к дому, он увидел мать с розгой в руках. Мальчик задрожал, зная, что его ожидает. Не задумываясь он произнес:
- Мама, прости меня.
- Нет, сын, я должна выполнить то, что обещала.
- Мама, пожалуйста, я обещаю, что больше никогда так не буду.
- Нет, сын, ты будешь наказан.
- Нет, мама!
- Тогда есть только один выход, сынок.
- Какой?
- Бери розгу, сынок. Вместо того, чтобы получить по заслугам, ты ударишь меня. Наказание должно совершиться, потому что есть проступок. Ты не хочешь быть наказанным, но я так сильно тебя люблю, что готова понести наказание вместо тебя. «До этого плакали лишь мои глаза, - рассказывал Алексей, - но в тот момент заплакало сердце. Как я осмелюсь ударить мать за свой проступок?»

Подобное происходит в наших отношениях с Богом. Когда, согрешив, мы просим прощения, Он смотрит на нас с любовью и говорит:
- Сын Мой, ты согрешил и заслуживаешь смерти, но не хочешь умирать. Значит есть только один выход.
- Какой? – спрашиваем мы в нетерпении.
- Я Сам готов понести последствия твоей ошибки, - говорит Он.

Я никогда не найду слов, чтобы выразить благодарность Иисусу за то, что Он сделал для меня. Я никогда не смогу понять глубину Его любви ко мне. Но, поднимая взор к той одинокой горе и видя Бога любви, распятого на кресте, я восклицаю: «Как осмелюсь я не любить Того, Кто так сильно любит меня?»

Молодая девушка села в метро. На следующей станции вошла шумная и ворчливая пожилая дама и села рядом с ней. Женщина втиснулась на сидение и завалила ее своими многочисленными сумками.

Человек, сидящий рядом с молодой девушкой, расстроился, спросил ее, почему она не скажет ничего в свою защиту.

Молодая леди ответила с улыбкой: "Не обязательно быть грубым или спорить из-за чего-то столь незначительного, наше совместное путешествие столь коротко. Я выхожу на следующей остановке."

Этот ответ заслуживает того, чтобы быть написанным золотыми буквами: "Нет необходимости спорить из-за чего-то столь незначительного, наше совместное путешествие столь коротко"

Если бы каждый из нас понял, что наше время здесь столь мимолетно для того, чтобы омрачать его ссорами, бесполезными аргументами, не прощать других, показывать своё недовольство. Всё это бесполезная трата времени и энергии.

Кто-то разбил вам сердце? "Успокойтесь, путешествие столь коротко."

Кто-то предал, оскорбил, обманул или унизил вас? "Будьте спокойны, простите, путешествие столь коротко."

Какие бы беды ни были у нас, давайте вспомним, что: "наше совместное путешествие столь коротко."

Никто не знает продолжительность этого путешествия. Никто не знает, когда придет их остановка. "Наше совместное путешествие так коротко."

Давайте беречь друзей и семью. Давайте будем уважать, относиться с добротой и прощать друг друга. Давайте будем наполнены благодарностью и радостью.

В конце концов, "наше совместное путешествие столь коротко!"

"Итак, смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые, дорожа временем, потому что дни лукавы."

Притча

("Никогда не суди людей по тому, что ты видишь")

В одном селе жил-был хороший плотник,
Из досок он фигурки вырезал,
И был, действительно, искусный он работник,
Но очень дорого фигурки продавал.

И вот однажды к плотнику заехал,
На своей кляче, старенький бедняк,
Сказал ему: «Добился ты успеха,
Но, добрым не становишься никак.

Смотри на пекаря, он мало получает,
Но хлеб свой даром людям раздаёт,
Он бедняков по имени всех знает,
За это ему слава и почёт!»

А плотник ничего не отвечает,
Молчит, работает и знай себе, поёт.
И этим бедняка он напрягает,
Разгневанным и злым уходит тот.

Пустил слух по селу, что плотник жадный,
Богат, но не поделится, ни с кем!
И стали все судить о нём превратно,
В селе мол, много от него проблем!

А плотник заболел, лежит, страдает,
Но так к нему никто и не пришёл,
Мол, пусть скупец лежит и умирает,
И без него нам будет хорошо!

А он и умер, только отчего-то,
Вдруг пекарь перестал хлеб раздавать.
За деньги продаёт и вся работа,
Ни одной булки никому не хочет дать.

Тогда у пекаря все бедняки спросили:
« А почему ты хлеб не раздаёшь?
Бесплатными ведь раньше булки были,
А нынче ты в три дорого дерёшь?»

Им, улыбнувшись, пекарь отвечает:
« Так, раньше плотник деньги мне давал,
Платил за вас, кто этого не знает?
За его деньги хлеб я раздавал!»

Вот так и мы порой превратно судим,
О людях, не узнав их в полноте,
А говорим, что Господа мы любим,
Но доброта есть только во Христе.

Один Господь сердца людские знает,
И учит никого не осуждать,
Что видим мы, не каждый понимает,
Лишь Господу дано о нас всё знать.

8.11.19

Притча взята из чата Хлеб Жизни